Античность: история и культура - Александр Иосифович Немировский

в нем опору в годы собственного тяжкого изгнания. Английский гуманист Томас Мор, автор знаменитой «Утопии», видел в жизни Боэция достойный пример для подражания и перевел «Утешение» на английский язык.

В хаосе распада общества средством, которое облегчало ощущение трагичности происходящего, стало обращение к опыту предков, к истории. Римский историк Аммиан Марцеллин писал: «Люди, не сведущие в истории древних времен, говорят, будто на государство никогда не опускался такой беспросветный мрак бедствий, но они ошибаются, пораженные ужасом недавно пережитых несчастий. Если проследить события давних веков или даже времен более близких к нам, то станет явным, что такие же и столь же печальные потрясения случались не один раз». Так рождалось новое понимание взаимоотношений истории и человека.

В этом, быть может, было главное историко-культурное значение «стареющего века» Рима.

Судьбы и духовное наследие «последних римлян» показали, что даже крушение целой цивилизации не может остановить труд ума и души – подлинный источник жизни и человеческого возрождения.

Тексты

1. АТМОСФЕРА КУЛЬТУРНОЙ ЖИЗНИ «СТАРЕЮЩЕГО ВЕКА»

Аммиан Марцеллин. История

XIV, 6, 15. Людей образованных и серьезных избегают как людей скучных и бесполезных.

XIV, 6, 18. Даже те немногие дома, которые в прежние времена славились серьезным вниманием к наукам, теперь погружены в забавы позорной праздности, и в них раздаются песни и громкий звон струн. Вместо философа приглашают певца, а вместо ритора – мастера потешных дел. Библиотеки заперты навек, как гробницы, зато сооружаются водяные органы, огромные лиры величиной с телегу, флейты и всякие громоздкие орудия актерского снаряжения.

Дошли, наконец, до такого позора, что когда не так давно ввиду нехватки продовольствия принимались меры к быстрому удалению из Рима всех чужеземцев, то представители образованности и науки, хотя их число было весьма незначительно, были изгнаны немедленно без всякого снисхождения, но были оставлены в городе прислужники мимических актрис и те, которые выдавали себя за таковых; беспрепятственно остались также три тысячи танцовщиц со своими музыкантами и таким же числом хормейстеров.

XXVIII, 4, 14. Иные боятся науки, как яда; читают с большим вниманием только Ювенала и Мария Максима и в своей глубокой праздности не берут в руки никаких других книг.

XXVIII, 4, 21. Некоторые из них, хоть это и не часто случается, не желают, чтобы их звали «игроки в кости», а предпочитают называться «метатели костей», хотя разница между этими названиями такая же, как между словами «воры» и «разбойники». Следует, однако, признать, что при общей слабости дружеских отношений в Риме прочны только те свйзи, которые возникают за игорным столом.

2. ПЕРЕПИСКА АВСОНИЯ С ПАВЛИНОМ

Послание Авсония к Павлину

Вот и в четвертом письме я несу к тебе те же упреки,Твой охладелый слух тревожа ласковой речью.Но ни единый доселе листок от друга-ПавлинаМне не порадовал глаз начертаньем приветного слова <…>Что же мешает тебе написать хоть два краткие слова,Только «привет» и «прощай» – два слова, несущие радость? <…>Милый, милый Павлин, ужели ты так изменился?Так изменило тебя чужое далекое небо,И Пиренеев снега, и васконские дикие чащи?О, иберийцев земля, ты ныне достойна проклятья!Пусть пунийцы тебя разорят, Ганнибал тебя выжжет!Пусть с войною к тебе вернется изгнанник Серторий!Как! неужель отчизны красу, сената опоруСкроют навек бильбилийская глушь, калагуррские скалы <…>Вот где решил ты, Павлин, зарыть и сенатскую тогу,И остальные дары, какими почтен ты от Рима!Кто ж, разрушитель дружб, запретил тебе вымолвить слово?Пусть за это язык его будет вовек бессловесен,Будет безрадостна жизнь, пусть сладкие песни поэтовСлух не ласкают его <…>

Послание Павлина к Авсонию

Вот уж и к грубым жнецам явилось четвертое лето,Да и мороз леденил столько же раз все кругом,Но от тебя не читал я за это время ни словаИ не видал я совсем рукописаний твоих <…>К выговору твоему вернусь я, однако, но вескийПусть героический стих будет меня защищать <…>Зачем велишь ты к музам, мной отвергнутым,Отец мой, снова прибегать?Каменам, право, с Аполлоном места нетВ сердцах, Христу приверженных.С тобой в согласье прежде, в меру сил своих,Но не с твоею мощью, звалГлухого из пещер Дельфийских Феба я,А с ним и муз божественных,И Бога даром слова одарить меняВ нагорьях и лесах просил.Теперь с иною силою сильнейших БогМне нравы изменить велит,За дар свой с человека ныне требуя.Чтоб жизнь Отцу мы отдали.Делам ничтожным предаваться в праздностиИ вздорным сочинениямОн запрещает нам законом собственнымИ зреть велит нам свет его,Какой уловки мудрецов и риторовДа и поэты нам темнят,Сердца пустыми заражая мыслямиИ оснащая лишь язык <…>

Аврелий Августин. Исповедь, X, V, 7

Ты, Господи, судишь меня, ибо «ни один человек не знает, что есть в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем». Есть, однако, в человеке нечто, чего не знает сам дух человеческий, живущий в человеке, ты же, Господи, создавший его, знаешь все, что в нем. И хотя я ничтожен пред лицом Твоим и считаю себя «прахом и пеплом», но я знаю о Тебе нечто, чего о себе не знаю. Мы видим, конечно, «сейчас в зеркале нечто загадочное», а не «лицом к лицу», и поэтому, пока я странствую вдали от Тебя, я ближе к себе, чем к Тебе, но, однако, я знаю, что над Тобой нельзя совершить насилия, а каким искушениям я смогу противостоять и каким нет – этого я не знаю <…> Ты, искушая, в то же время указываешь выход из искушения. Итак, я исповедуюсь и в том, что о себе знаю; исповедуюсь и в том, чего о себе не знаю, ибо то, что я о себе знаю, я знаю, озаренный Твоим светом, а то, чего не знаю, я не буду знать до тех пор, пока «потемки мои» не станут «как полдень» пред лицом Твоим.

4. ЧЕЛОВЕК И ФОРТУНА

Боэций. Утешение философией, II, 1

Ты полагаешь, что Фортуна переменчива лишь по отношению к тебе? Ошибаешься. Таков ее нрав, являющийся следствием присущей ей природы. Она еще сохранила по отношению к тебе постоянства больше, чем свойственно ее изменчивому характеру. Она была такой же, когда расточала тебе свои ласки, резвясь, соблазняла тебя приманкой счастья. Ты разгадал, что у слепой богини два лица, ведь еще прежде, когда суть ее была скрыта от других, она стала полностью ясной для тебя <…> Ведь покинула тебя та, от предательства которой никто и никогда не может быть защищен. Неужели имеет для тебя цену преходящее счастье, и разве дорога тебе Фортуна, верная лишь на мгновение и чуждая постоянства, уход которой приносит печаль <…> Ведь недостаточно видеть лишь то, что находится перед глазами, – благоразумие понимает, что все имеет конец и что как добро, так и зло переменчивы. И не следует поэтому ни страшиться угроз Фортуны, ни слишком сильно желать ее