Волшебный корабль - Робин Хобб

— Если бы, — заметила Кефрия, — папа продолжал свою торговлю на реке Дождевых Чащоб, «Проказница» уже сейчас, скорее всего, была бы полностью выкуплена.

— Скорее всего. Вопрос в том, какой ценой?

— Вот и папа всегда так отвечал, — проговорила Кефрия медленно. — Но я никогда не могла понять. А папа ничего не объяснял… вообще в разговорах с нами, девочками, старался об этом не упоминать. Единственный раз, когда я его прямо спросила, он мне только ответил — это-де несчастливый путь, который ни к чему хорошему не приведет. И, тем не менее, все другие семейства, у кого есть живые корабли, вовсю торгуют с Чащобами. У нас, Вестритов, тоже есть живой корабль, а значит, и право там торговать. Но папа предпочел отказаться… — Кефрия очень осторожно подбирала слова. — Так может быть, нам следует заново обдумать это решение? Кайл, во всяком случае, будет очень даже «за». Помнишь, как он загорелся и стал требовать карты реки? Прежде того дня мы ничего с ним не обсуждали, и я привыкла думать, что папа сам ему давно все объяснил. Прежде того дня Кайл меня ни разу не спрашивал, почему мы прекратили торговлю с Чащобами. Разговор никогда об этом не заходил…

— И не зайдет, если ты будешь вести себя правильно, — бросила Роника. — Кайл на реке! — худшее несчастье выдумать трудно…

Это была еще одна неприятная и неудобная тема. Кайл. Кефрия вздохнула…

— Помнится, когда жив был дедушка, он водил «Проказницу» вверх по реке. Я помню и подарки, которые он нам привозил. Например, музыкальный ящичек, который играл да еще и мерцал при этом… — Она покачала головой: — Я даже не знаю, что сталось с тем ящичком… — И добавила еще тише: — Я все-таки никогда не могла понять — почему папа прекратил торговать в Чащобах?

Роника смотрела в огонь. Так, словно рассказывала старую-престарую сказку.

— Твой отец, — сказала она, — всегда… возмущался нашим контрактом с семейством Фьестрю. Да, он очень любил наш корабль. Он его на целый свет не променял бы. Но вас, девчонок, он любил больше. И, как и ты сегодня, усматривал в нашем контракте угрозу своим детям. И ему не нравилось, что он связан договоренностью, заключенной до него и помимо него. — Роника понизила голос. — Он в какой-то степени даже… плохо думал обо всех Фьестрю. За то, что они держат его в кабале такого жестокого договора. Быть может, они в те времена смотрели на вещи иначе. Быть может… — Она помолчала. — Кажется, — сказала она затем, — я сейчас тебе солгала. Я говорила так, как мне полагается думать: контракт есть контракт и сделка есть сделка. Но тот договор был заключен в иные и более тяжкие времена… И тем не менее он по-прежнему нас связывает…

— Но отец — негодовал, — напомнила Кефрия.

— Его возмущали условия. Он часто говорил, что полностью с задолженностью Чащобам еще никто не разделался. Проценты растут, говорил он, долг громоздится на долг… так что цепи, связывающие два семейства, с годами только делаются прочнее. И это ему страшно не нравилось. Он мечтал, чтобы в один прекрасный день корабль оказался полностью нашим, оплаченным, очищенным от долгов… Чтобы нам ничто не мешало в любой момент собрать вещи и покинуть Удачный…

Кефрии показалось, будто поколебались самые корни жизненного устройства. Покинуть Удачный?… Неужели отец вправду думал о том, чтобы увезти семью из Удачного?…

А мать продолжала:

— И, хотя его бабка и отец торговали товарами из Чащоб, Ефрону всегда казалось, будто эти вещи… замараны. Именно так он и выражался: замараны. Слишком много в них магии. Ему неизменно казалось, будто рано или поздно за такую магию придется… расплачиваться. И еще он полагал, что для него было бы бесчестьем нести в наш мир магию, происходившую из других мест и времен… магию, быть может, послужившую причиной крушения другого народа. А может, даже не одного какого-то народа, а всех Проклятых Берегов. Иногда мы с ним беседовали об этом поздними вечерами… и он говорил, что боится, как бы мы таким образом не уничтожили самих себя и весь наш мир. Так, как это получилось со Старшими…

Роника замолчала, и некоторое время обе женщины сидели в тишине, размышляя. О подобных вещах редко упоминали вслух… Точно так же, как лоции труднопроходимых проливов давали неизмеримые выгоды при торговле, — тому же служили и трудно завоеванные знания, коими владели семейства Удачного и Чащоб. Тайны, которыми они сообща обладали, служили основанием для их благосостояния. Столь же прочным, как и прибыток от купли-продажи разных товаров.

Но вот Роника откашлялась:

— И тогда он совершил смелый поступок, к тому же давшийся нелегко. Он прекратил торговать на реке. Это означало, что отныне ему приходилось трудиться вдвое против прежнего и отсутствовать дома втрое против былого, чтобы зарабатывать те же самые деньги. Вместо Дождевых Чащоб он стал посещать разные укромные местечки в узких заливах к югу от Джамелии. Он торговал там с местным населением, привозил дорогие и невиданные товары. Но — никакой магии. Он поклялся, что и безо всякой магии сколотит для нас состояние. И, останься он жив, так бы оно, наверное, и случилось…

— Папа… думал, наверное, что и Кровавый мор из-за магии начался? — осторожно поинтересовалась Кефрия.

— Кто тебе такое сказал? — удивилась Роника.

— Я тогда была совсем маленькая… Дело было вскорости после того, как умерли мальчики. Помнится, Давад к нам пришел… Папа плакал, а я пряталась за дверью. Вы все сидели здесь, в этой комнате. Я хотела войти, но боялась. Папа никогда прежде не плакал… И я слышала, как Давад Рестар на чем свет стоит клял торговцев из Чащоб. Он говорил: «подкапывая город, они вырыли эту заразу». У него ведь и жена умерла, и дети. И еще он сказал…

— Я помню, — неожиданно перебила Роника. — Я помню, что он говорил. Но ты тогда была еще слишком мала, чтобы понять: это он сболтнул от горя. От очень страшного горя… — Роника покачала головой, в ее глазах стояла безысходность — отражение тех жутких дней. — В подобные минуты человек городит такое, чего на самом деле совсем не имеет в виду. Такое, что в обычной жизни ему и в голову-то не придет… Ну и Даваду было просто необходимо обвинить кого-то в своих утратах. И он начал все валить на торговцев из Чащоб. Но он давно это пережил.

Кефрия набрала в грудь воздуху:

— А правда ли, что его сын…

— Что там? Что такое?! — вдруг вскрикнула Роника. Кефрия мгновенно смолкла, и обе они замерли, прислушиваясь. Роника так распахнула глаза, что всюду кругом зрачков видны были белки.

— Прозвучало как гонг… — прошептала Кефрия в тишине. Право, жутковато было услышать гонг жителей Дождевых Чащоб как раз когда они про них говорили! Кефрии почудилось также, что в коридоре прозвучали чьи-то шаги… Она дико покосилась на мать и вскочила на ноги. Роника подоспела к двери почти одновременно с дочерью. Кефрия распахнула дверь… Но там никого не было — лишь Малта как раз исчезала в дальнем конце.

— Малта! — резко окликнула Кефрия.

— Да, мама? — девочка вновь выглянула из-за угла. На ней была ночная рубашка, она держала в руках чашку и блюдце.