Великие завоевания варваров - Питер Хизер

Именно в это время скандинавские грабители снова начали появляться в водах Западной Европы, в особенности у процветающего Англосаксонского королевства Этельреда Неразумного, у которого эти викинги X века регулярно требовали дань в виде серебряных монет и слитков. Мы знаем наверняка, что Этельред платил дань скандинавам, поскольку десятки тысяч англосаксонских монет и слитков сохранились в Скандинавии. Их распространение говорит о том, что пересыхающая река мусульманского серебра (возможно, результат вмешательства Рюриковичей на Волге) вынудила северных скандинавов искать альтернативные источники дохода, и династия Еллингов возглавила этот процесс. Поступив так, она избежала судьбы рода Готфрида в первой половине IX века, власть которого была подорвана первыми притоками материальных ценностей в Балтику в эпоху викингов. Тот факт, что династия Еллингов сама вела нападения на запад, тоже указывает на то, что их власть так или иначе зависела от мусульманского серебра, источник которого оказался перекрыт. Возможно, они получали доход с налогов – или даже с торговли или обмена товарами, как Рюриковичи[684]. Если так, то датская династия не так сильно отличается от других успешных родов X века.

Другие виды контактов с имперской Европой также играли важную роль в укреплении династий. Обернуть агрессию империи (при условии, конечно, что, в отличие от полабских славян, вы не находитесь с ней в слишком тесном соседстве) в свою пользу – идеальный способ заручиться поддержкой изнутри, если ваша династия способна обеспечить эффективное управление. Новые военные технологии, экономическое развитие, вера империи, не говоря уже о богатстве, получаемом в ходе грабежей более богатых приграничных имперских земель, – все это тоже формы взаимодействия с имперской Европой, которые стали двигателями прогресса при образовании новых государств и катализаторами преображения славянской Восточной и Северной Европы в IX–X веках. И разумеется, даже первичная социальная стратификация в VI веке и заимствование более развитых методов возделывания почвы связаны так или иначе с более ранними контактами такого рода. Если воспользоваться терминологией аналитиков, то модель центра-периферии (когда речь идет об обмене между партнерами, неравными по силе и развитию) больше подходит к картине, которую мы видим в конце тысячелетия, нежели модель «политического взаимодействия равных», и нужно обратить внимание на две характерные особенности первой. Для начала, взаимодействие осуществлялось через самые разные контакты. Перед нами вовсе не модель, основанная исключительно на экономической составляющей, то есть торговле, в отличие от случаев с более ранними обществами. Политические, идеологические, даже технологические контакты тоже сыграли свою роль, направляя социально-политические перемены. К тому же, в отличие от германцев в первой половине тысячелетия, государства за пределами империй отнюдь не были пассивными получателями имперских даров. Напротив, население севера и востока Европы, по крайней мере его часть, принимало активное участие в обменных процессах, стремясь получить максимум выгоды от положительных аспектов и минимизировать отрицательные[685].

Наконец, остается поразмыслить о роли миграции в разворачивающейся перед нами драме. По сравнению, скажем, с западными государствами – преемниками Римской империи в V веке миграция сыграла довольно незначительную роль на финальных стадиях формирования государств в Северной и Восточной Европе. Из пяти рассмотренных государственных структур лишь одна – под управлением Рюриковичей – сформировалась благодаря вмешательству иммигрантов, и даже там, как мы видели, скандинавских пришельцев было сравнительно немного. Сложно представить, как Киев и Новгород могли бы оказаться связанными без решительной деятельности скандинавских купцов и их желания получать долю из операций друг друга. Но их было слишком мало для того, чтобы управлять хотя бы военными силами нового государства, в которое вошли славяне, финны и другие народы. Это миграция куда меньшего масштаба, чем даже в государствах – преемниках Римской империи, созданных путем частичного замещения элиты. Но Датское, Польское, Богемское и Моравское государства были созданы исключительно из местных групп населения. И элемент миграции здесь кажется еще более незначительным, нежели в те времена, когда германские племена собирались на окраинах Римской империи во II и III веках н. э.

В этой первой революции среди европейских варваров поздней Античности роль миграции порой оказывалась более важной, порой – менее, и она всегда шла бок о бок с процессами социально-экономической и политической трансформации. Однако, как правило, имело место перемещение населения, в особенности в направлении к римским границам, где контакты с развитым Средиземноморьем, приносившие большие доходы, можно было максимизировать. Славянская эпоха началась с аналогичной схемы миграции в конце V–VI веках, когда славяноязычные группы вступили в контакт с Византийской империей и нашли способы извлекать выгоду из близости к ней, что запустило глубокие процессы преобразований в их собственных сообществах. Но когда в IX–X веках процесс формирования государства резко ускорился, миграционная модель может привлечь внимание исключительно своим отсутствием. Новые славянские и скандинавские государства сформировались на тех же землях, без попыток переселиться к центру притяжения в лице более развитой имперской Европы.

Нам необходимо рассмотреть еще лишь одну проблему, прежде чем данное исследование варварской Европы подойдет к завершению. Почему давно установившиеся миграционные модели, так часто встречавшиеся на протяжении двух третей тысячелетия, резко прекратили свое существование в последних его веках?

В середине 890-х годов последняя волна грозных кочевников вторглась в сердце Европы. Пройдя по следам гуннов и аваров, мадьяры постепенно перешли с северного побережья Черного моря к Альфёльду. И итог был вполне предсказуемым – точно таким, как в прежние времена: «[Мадьяры] опустошили всю Италию, и после смерти от их рук многих епископов италийцы попытались одолеть их, и двадцать тысяч человек пали в битве в один день. Они ушли тем же путем, каким пришли, и возвратились домой, уничтожив большую часть Паннонии. Они коварно направили послов баварам с предложением мира, чтобы разведать их земли, что – увы! – принесло зло и потери, невиданные ранее, в Баварское королевство. Ибо мадьяры пришли нежданно, великой армией, переправились через реку и вторглись в королевство Бавария грозным войском, и за один день принесли страшное опустошение, убивая и сея разрушения огнем и мечом, на территорию в пятьдесят миль в длину и пятьдесят в ширину»[686]

Жители Альфёльда и соседних регионов, в том числе Великой Моравии, располагавшейся на территории современной Словакии, вскоре были покорены, и отряды мадьяр свирепой волной прокатились по северу Италии и югу Франции, с яростью, которой не видели и во времена Аттилы, в то время как полноценные их армии трижды разбили противников из Восточно-Франкского королевства за первое десятилетие X века.