Под флагом цвета крови и свободы - Екатерина Франк

Джон Рэдфорд и Эндрю Верный – новое имя удивительно быстро прилипло к горбатому старпому – тоже не спешили переубеждать своего общего друга: первый, давно и прочно осев на суше, теперь больше был занят восстановлением отношений с сыном и внуком, второй же попросту переселился в дом Морено, в кратчайшие сроки став почти членом семьи. Вполне закономерно сдружился он и с боцманом Макферсоном, повышенным теперь также до старпома; не раз и не два Морено вытаскивала этих двоих из различных трактиров на Тортуге, прерывая очередной их общий рассказ на потеху окружающим. Словом, жизнь шла, как обычно, своим ходом – за исключением того, что сама Эрнеста больше не выходила в море.

Она сама не поняла, в какой момент возненавидела всем сердцем эту огромную бездну соленой забортной воды, прежде казавшуюся ей ближе и роднее суши. Морено по–прежнему помнила все свои штурманские навыки, по–прежнему горячо любила свою семью, друзей и команду – быть может, даже сильнее, чем раньше – но воспоминания о море столь прочно переплелись в ее памяти с образом Эдварда, что теперь даже сам запах смолы, соли, пеньки и железа становился причиной тягостных мыслей – выматывающих и, что было намного хуже, бесполезных. Морено гнала их прочь, как умела; все реже выходила на берег, вместо того отправляясь в город, или просто бродила часами по Тортуге, если не было иных дел – молча наблюдая за чужой жизнью, но ни во что не вмешиваясь.

Многие удивлялись или даже откровенно осуждали ее за это бездействие, не понимая, почему превосходный штурман без дела прохлаждается на берегу – а ведь Эрнесту звали, не раз и не два звали самые разные капитаны, причем на выгоднейших условиях; Морено усмехалась невесело, предлагала множество кандидатур взамен своей и даже бесплатно помогала особо настойчивым начертить фарватер, но согласием не ответила никому.

Родители, слава Богу, понимали все: дома девушку никто не изматывал непрестанными упреками в том, что она губит свой талант и напрасно тратит лучшие годы. И еще одному человеку Эрнеста была искренне благодарна – Джеку Рэдфорду, своему бывшему капитану, безо всяких уговоров отпустившему ее и до сих пор лишь изредка, под давлением пылкого Генри, порывавшемуся уговорить ее снова выйти в море.

Вот и вчерашний вечер тоже не обошелся без этого. Джек явился в дом ее отца, объяснив, что намерен отправиться в путь на рассвете, и потратил несколько неприятнейших часов, пытаясь переубедить девушку. Именно тут Эрнеста искренне благодарна была матери: та, заметив, что разговор неприятен дочери, улучила момент и увела гостя в столовую – угощать своим знаменитым изюмным кексом, который Джек обожал с детства. Что именно она сказала ему при этом, девушка не знала; но за ужином Рэдфорд больше не заговаривал об отплытии.

Теперь же Морено, покончив с делами, отправилась на свое любимое в последние месяцы место – к заброшенному старому форту; взобравшись на наблюдательную площадку, можно было увидеть внизу весь обитаемый берег Тортуги, как на ладони. Конечно, невозможно было не разглядеть при этом также море, широкой полосой раскинувшееся до самого горизонта – но так оно было хотя бы немного дальше обычного, и Эрнесте хватало и этого.

Прохладные с ночи камни, уложенные в зубчатый парапет, кое–где поросшие мхом, манили присесть на них. Здесь Морено проводила целые часы, чертя самые сложные из когда-либо создававшихся ею маршрутов – просто для того, чтобы чем-нибудь занять мысли и не потерять сноровки. Она и теперь взяла с собой карандаш и блокнот, готовясь продолжать работу; но именно сегодня дело не спорилось у нее: кое-как закончив, с двумя помарками, первый чертеж, Эрнеста отбросила его в сторону и прислонилась спиной к ближайшему зубцу, устало прикрыв глаза.

Чужие шаги, мягкие и осторожные, заставили ее вздрогнуть:

– Можно составить вам компанию, мэм?

– Ты, Генри? – удивленно подняла брови девушка, сдвигаясь вправо и позволяя ему сесть рядом. – Разве вы не должны отходить сейчас от берега?

– Джек приказал ждать его: у него какие-то дела в порту. Прибыл какой-то важный гость – говорят, посланник нового губернатора Ямайки…

– С чего это нами вдруг заинтересовались? – мгновенно насторожилась Морено, но сразу ж махнула рукой: – Впрочем, неважно. Какая разница, верно?

– Джек сказал, этот человек привез каперские грамоты для пиратов, – осторожно возразил Генри, со всей внимательностью наблюдая за ней. Эрнеста пренебрежительно пожала плечами:

– Каперские грамоты подписывает сам король, к тому же, они все именные. Как думаешь, сколько их может быть – двадцать, тридцать? Но я буду рада, если Джек раздобудет их тебе и себе: иногда этот клочок бумаги с печатью спасает жизнь вернее самого надежного клинка.

– А вы, мэм?

– Что тебе до меня, Генри? Устала я от моря, – с удивительной легкостью выговорила она эти страшные для нее прежде слова. – Не хочу больше расставаться с семьей.

– Раньше вашей семьей была команда… – чуть слышно вздохнул Фокс и сразу же умолк, заметив ее потемневший взгляд. – Извините, я не это хотел сказать.

– Знаю я, что ты хотел сказать, – махнула рукой девушка. – Не извиняйся. Я на твоем месте тоже подумала бы что-то похожее…

– Мэм, – глядя на нее чуть ли не с мольбой, Генри придвинулся ближе и осторожно тронул ее за плечо. – Мэм, вы уверены, что не хотите поехать с нами? Это… Это из–за того, что мистер Дойли?..

– Нет, – резко дернувшись в сторону от его прикосновения, перебила Морено. Остановилась, обхватив себя руками за плечи, опомнившись, наклонилась и подняла упавший с колен блокнот, прибавив тише: – Нет, Генри, нет. Все он правильно сделал тогда, и я привыкну, ты не думай – я привыкну… – повторяла она все более безнадежно и глухо, впившись в пустоту перед собой тяжелым, полным неимоверной, прямо–таки нечеловеческой усталости взглядом. Фокс какое-то время молча наблюдал за ней, потом наклонился, помогая девушке встать, и крепко–крепко, неловко обнял, видимо, испугавшись за нее – Морено чувствовала, как дрожали его руки при этом, и рассеянно думала о том, насколько же ей самой уже безразлична собственная судьба.

– Эрнеста! – громкий, взволнованный голос Джека раздался еще с лестницы, ведущей на площадку, настолько неожиданно, что оба они невольно вздрогнули, отпрянув друг от друга. Увидев Генри, Рэдфорд мимолетно смягчился, улыбнувшись одними уголками губ, и сразу же шагнул вперед, хватая девушку за запястье крепкой и словно слегка подрагивавшей от волнения рукой: – Эрнеста, идем скорее со мной!

– Что такое? – не слишком сопротивляясь, все же удивленно воззрилась на него Морено. – Твой посланник губернатора не прибыл?

– Посланник губернатора прибыл, и это… это… Идем же, идем скорее! Вот, держи, – небрежно протянул он Генри сверток с какими-то бумагами – сквозь ткань проблеснул золоченый обрез каперской грамоты, но стопка казалась столь пухлой, словно в ней одной их было не менее четырех десятков. Окончательно перестав что-либо понимать, Эрнеста нахмурилась:

– Это же…

– Взял помилования на тех, чьи настоящие имена и фамилии точно знаю. Остальным сейчас будем выписывать. Генри, живо гони на наши суда, зови всех! Пусть приходят в форт немедленно, – распоряжался на ходу Рэдфорд, увлекая за собой девушку. – Идем же!