Зимняя роза - Дженнифер Доннелли

Уилла ответила не сразу:

– Пожалуй, ты прав, но тогда я должна признать себя самонадеянной.

– Хм. Есть такое. Амбициозной. Состязательной. И…

– Довольно, приятель. Этого достаточно, – засмеялась Уилла, снова помолчала, потом спросила: – Что ты намерен делать? В смысле, после Килиманджаро. Когда вернемся домой. – Ее голос звучал довольно сонно.

– Узнаю, не уплыл ли Шеклтон в Антарктику. Если нет, уговорю его взять меня с собой. А ты?

– Я снова думаю про Альпы. Мы с Джорджем много говорили про Эверест. Конечно, все это лишь разговоры. Там слишком холодно, да и высота другая, но мы продолжаем фантазировать насчет восхождения. Ему отчаянно хочется туда подняться. – Уилла зевнула. – Мне думается, Джордж за всю жизнь так и не изведает счастья, если не поднимется на Эверест. Я его спросила почему. И получила ответ: «Потому что на свете существует Эверест». Таков Джордж, еще один поэт-путешественник. Везет мне на них.

– Уилла!

– Хм?..

– Мне нужно тебе кое-что сказать.

– Хм?..

Шейми помолчал, набираясь смелости, потом сказал:

– Я… я люблю тебя, Уилла. Уже давно. Я не жду, что ты испытываешь ко мне те же чувства. Я знаю: между тобой и Джорджем что-то есть. Но я должен был тебе сказать. Надеюсь, это не внесет осложнений… но что есть, то есть. Извини.

Воцарилась пауза. Шейми с болезненным напряжением ждал ее ответа. Когда ответа не последовало, он с уверенностью объяснил это себе: Уилла испугалась. А может, рассердилась.

Потом он услышал звук, как будто рядом рвали ткань. Шейми хорошо знал этот звук: Уилла храпела. Она храпела, как пьяница, и спала, как спят мертвецки пьяные люди. Спала она настолько крепко, что даже землетрясение не смогло бы ее разбудить. Это он узнал еще в «Момбаса-клубе».

Шейми сделал глубокий вдох, потом неторопливо выдохнул. Он испытывал облегчение. Надо же, поддался минутному безумию. К счастью, Уилла не слышала его признания. Их дружба продолжится без осложнений, и это его радовало. Сложности им совсем не нужны, особенно когда до Килиманджаро осталось каких-то пятьдесят миль и когда их ждет рискованный подъем на Мавензи.

Уилла продолжала оглушительно храпеть, а Шейми улыбался. Пусть ее храп и не назовешь приятным для уха, но гиен он отпугнет наверняка. 

– Четверо детей вынуждены спать на деревянных поддонах, которые их мать украла на причале, – сердито произнес Джо Бристоу. – Если бы не эти поддоны, они бы спали на сыром полу. Трое малышей больны туберкулезом. Все дети истощены. Вас это удивляет? Мать зарабатывает уборкой. Почти всю неделю уходит из дома в пять утра и возвращается в семь вечера. Отец – инвалид. Работал на причале, покалечился. Никакой компенсации.

Джо почти срывался на крик. Этот разговор происходил в подвале ветхого дома в Уоппинге. Джо остался в узком коридоре. Под колесами его коляски журчала вода, проникая в сырую комнатенку, где ютилась эта семья бедняков. Их сейчас фотографировали. Тощие дети были одеты в лохмотья. Отец лежал на односпальной кровати и тупо смотрел в пространство. Испуганный взгляд матери метался между Джо и большой черной фотокамерой, стоящей на треножнике посреди комнаты.

Человека, настраивающего фотокамеру, звали Якоб Риис. Он слушал гневную речь Джо и рассеянно кивал. Рядом стоял помощник с записной книжкой в черном переплете, занося туда каждое слово Джо.

Не выдержав, Риис подошел к Джо и тихо сказал:

– Вы очень шумите, а мне нужно сосредоточиться.

– В самом деле? – поморщился Джо. – Извините, Джейк. Увидел, как они живут, и не смог сдержаться.

Фотограф похлопал его по спине.

– Знаю, – вздохнул он. – И понимаю. Но гнев не принесет вам денег. А хорошие фото принесут. И хорошие статьи. Их прочтут хорошие люди, которые тоже возмутятся и наорут на своих членов парламента. Нам нужен их гнев, а не ваш. Так что успокойтесь и дайте мне работать.

Джо покорно кивнул. Поскольку здесь от него не было никакого толку, он решил выбраться на улицу и поискать еды, в которой столь нуждались дети и их родители. Джо поднялся в коляске по дощатому пандусу, положенному на ступени. Магазинов вблизи дома не было, и потому Джо повернул в северном направлении, где, как он помнил, они имелись.

Двигаясь по разбитым улицам, он думал над словами Рииса: «Гнев не принесет вам денег». Фотограф прав, но порой гнев оказывался единственным оружием в арсенале Джо. Гнев заставлял его сражаться. Гнев помог ему вызвать Рииса в Лондон, а также заинтересовать редакторов газет в фоторепортажах о жизни бедняков. Гнев уберегал его от самодовольства, которым страдали многие правительственные чиновники. Если повезет, то именно гнев – не его, а премьер-министра – принесет ему необходимые деньги. Все сто тысяч фунтов.

Премьер-министр уже был разгневан. К сожалению, не на условия жизни бедноты Восточного Лондона. На него самого. Премьер злился на его неумолчную критику Угандийской железной дороги и чудовищные деньги, потраченные на ее строительство. Фактически мистер Кэмпбелл-Баннерман настолько разозлился, что месяц назад вызвал Джо к себе вместе с несколькими высокопоставленными служащими Министерства по делам колоний. Расчет был на то, чтобы совместными усилиями попытаться заткнуть рот скандальному мистеру Бристоу.

– Мы предлагаем вам, так сказать, услугу за услугу, – заявил тогда Кэмпбелл-Баннерман. – Вы прекращаете ваши филиппики против железной дороги, а мы изыскиваем для вас запрашиваемые деньги.

– Сколько?

– Полагаю, речь могла бы идти о двадцати тысячах фунтов.

– Это пятая часть необходимой суммы. Ваше предложение смахивает на откровенное оскорбление, – заявил Джо, собравшись уйти.

– Да взгляните же вы на вещи трезво! Нам необходима эта железная дорога.

– Зачем? – спросил Джо. – Катать по ней кучку толстозадых охотников с такими же толстыми кошельками? Туристов, жадных до впечатлений? Доставлять захватчиков чужой земли туда, где их ждут лакомые кусочки?

– Это предельно циничный взгляд! – горячо возразил Фредди Литтон. – Угандийская линия строилась не в помощь спекулянтам, а для дальнейшего исследования земель и удобства перемещения миссионеров к местам проживания туземцев.

Джо громко расхохотался:

– Правительство потратило пять миллионов фунтов для перемещения миссионеров? Африканцы и не знают, как белые их осчастливили. Мы получаем превосходные сельскохозяйственные угодья, новые рынки экспорта и импорта, расширяем Британскую империю, а что получают они? Бога, которого совсем не хотят, и кучу никчемных сборников псалмов? – Он горестно покачал головой. – Конечно, честный обмен не является грабежом. По крайней мере, туземцы смогут хором петь «Ныне отпущаеши», пытаясь выпасать скот на жалких пяти акрах, которые мы им оставили.