Наследники земли - Ильдефонсо Фальконес де Сьерра
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При таком положении вещей, видя, что король на стороне Констанцского собора, к концу года сами кардиналы и епископы, верные Бенедикту, во главе с архиепископом Сарагосы Франсиско Климентом призвали Бенедикта отречься. Ему передали весьма щедрое предложение: отмена приговора, назначение вторым главой Церкви после римского понтифика, гарантия огромных доходов.
Констанцский собор достиг своих целей. Папы-раскольники были низвергнуты. Григорий Двенадцатый, сложивший свои полномочия без суда в 1415 году, был назначен архиепископом Порту. На этой скромной должности он и умер в октябре 1417 года, за месяц до избрания Мартина Пятого. Что до Иоанна Двадцать Третьего, второго антипапы, то его, осужденного за более чем семьдесят преступлений, включая отравление своего предшественника, папы Александра Пятого, назначили епископом Тускуланским.
– Истинный папа не отрекается, – заявил Бенедикт Тринадцатый и при расчетливом попустительстве короля Альфонса длил схизму, хотя ни одно государство Европы Бенедикта не признавало.
Мартин Пятый, со своей стороны, оставил на постах всех, кого назначил Бенедикт, и принял решительные меры только против тех, кто сомневался в его власти, но и этих миловал, как только они эту власть признавали. После раскола требовалось укрепить Церковь, забыть ссоры и приступить к решению проблем. Одной из таковых и оставался Бенедикт – столь же упрямый, сколь и убежденный в собственной правоте арагонец. Отчаявшись решить вопрос мирным путем, Мартин Пятый приказал отравить антипапу, но попытка обернулась провалом – и монах, попавшийся на злодеянии, был заживо сожжен в Пеньисколе. Однако, запертый в своем неприступном, нависающем над морем замке, девяностолетний Бенедикт не мог успешно тягаться с новым понтификом – и сопротивление Мартину Пятому мало-помалу угасло.
Может быть, сеть рабов и была бесполезна в поисках детей Катерины, которых могли продать в дальние пределы королевства или даже в Кастилию либо Наварру, но в случае с Рехиной дело обстояло совсем иначе. В монашеском облачении новообращенная тайком переезжала из монастыря в монастырь, чтобы разрешать проблемы легкомысленных невест Господа. Что касается Арсенды, то, по всей видимости, известие о том, что рожденная ею дочь Сатаны жива, произвело на нее сильное впечатление, – говорили, что она дни напролет молится, истязает плоть и безвылазно сидит в Бонрепосе, к вящему удовлетворению картезианцев Эскаладеи. Тем не менее Рехина была достаточно известна, чтобы находить работу и без посредничества настоятельницы.
Рехина знала, что Уго ее ищет, – епископ Барселоны сразу же сообщил ей о вероломном нападении Барчи, а равно о том, что Уго теперь знает то, что он сам открыл ей два года назад. Одна из монахинь Бонрепоса в благодарность за оказанную в прошлом услугу уведомила Рехину о приезде Уго в монастырь. И хотя еврейка не знала о его разъездах по Гаррафу, она понимала, что, если супруг ее отыщет, у нее будет много проблем.
Жизнь в монастырях полностью устраивала Рехину. Она сокрыла свое замужество и примкнула к бегинкам – женщинам, которые, не являясь монахинями и не вступая ни в какой религиозный орден, посвящают жизнь Богу и ближнему. Одни ухаживали за больными, другие, получив королевское разрешение, хоронили умерших или останки повешенных. Кто-то обряжал покойников, кто-то учил детей грамоте в госпиталях, кто-то жил среди прокаженных Сан-Лазаро. Бегинки хотели творить добро и жить духовной жизнью, не запирая себя в монастырские стены. Церковь пыталась добиться над ними власти, но всякий раз встречала жесткое сопротивление со стороны благочестивых женщин, пользующихся весомой поддержкой властей и значительной части народа. К ним-то, живущим без надзора и без правил, и примкнула Рехина. Она разъезжала по монастырям, в грубой рясе из некрашеной шерсти, покрыв голову белым платом и черным покрывалом, и всюду ее принимали с почетом и уважением. Порой ей даже платили, хотя Рехина не нуждалась в деньгах – она всегда была обеспечена одеждой, едой и постелью. Она занималась медициной – своей главной страстью. Одинокая монастырская жизнь, полная спокойствия и тишины, с некоторого времени заставила ее перемениться. Жестокий внешний мир, христиане, с подозрением относящиеся к новообращенным, интриги вельмож, ожидания, иллюзии… все это осталось вне монастырских стен. Рехина охладела к мужчинам. Ее ноздри гневно раздувались от одной мысли об этих эгоистичных скотах, не годящихся даже для того, чтобы доставлять удовольствие. Они лишь получали свое и быстро успокаивались, достигнув оргазма. Нет, ей они были не нужны. Рехина, хоть и вынуждена была отказаться от мужчин, превратившись в бегинку, нашла в женщинах наслаждение, в котором мужчины ей отказывали.
Что касается Мерсе, то освободить ее – значит сдаться адмиралу, а Рехина уже знала, как поступает Бернат в таких случаях, – помнила его возвращение во дворец Рожера Пуча. Мерсе извлекла пользу из того, что Уго предал графа Уржельского, а Рехину бросила. Могла бы попросить за нее у отца, но не стала, и Рехине пришлось раздеваться во дворе, на глазах у всех… И потом не помогла. Вернула деньги, да, но как же книги, наряды, инструменты? Она вышла замуж, несмотря на то что Рехина была против, и даже не пришла попросить прощения. Все, чего добилась Мерсе, – удачное замужество, титул графини, деньги и почести – было мечтой Рехины, не сбывшейся из-за ошибки в выборе: она поддержала не того претендента на престол, графа Уржельского. И все же она не хотела убивать Мерсе – не сделала этого при ее рождении, не сделает и сейчас. Могла бы – ей предложили покончить с узницей после вынесения приговора Бенедикту, ведь Мерсе была больше не нужна. От тела легко избавиться, адмирал никогда в жизни их не заподозрит. Но Рехина воспротивилась. Ее убеждали, что графиня все равно скоро умрет – не от ее руки, так от болезней, тягот заточения, крыс, насекомых, сырости, грязи… Но Рехина сохранила твердость и предпочла оставить Мерсе в живых, препоручая ее судьбе.
Юный мавр, который сопровождал ее на пути с диспута в Тортосе, стал помехой ее присутствию в некоторых монастырях – она продала его и купила молодую рабыню-татарку, столь же привлекательную, сколь