Титан. Жизнь Джона Рокфеллера - Рон Черноу

24 октября, впервые за несколько лет, Джон Д. Рокфеллер-старший вошел в двери Бродвей, 26, и занял командный пост. «Я был удивлен, столько людей выдвинулись вперед со времени моего последнего посещения годы назад. Затем я не раз имел случай беседовать со старыми соратниками и многими новичками, и немало был обрадован, убедившись, что былой дух сотрудничества и прежняя гармония остались без изменения в среде служащих»25. Рокфеллер предложил свои услуги Дж. П. Моргану, и его миллионы сформировали часть фонда в двадцать миллионов долларов, которые Морган собрал в тот день, чтобы биржа продолжила работу, предотвращая банкротство по меньшей мере пятидесяти брокерских домов. Какова бы ни была его личная неприязнь к Моргану, Рокфеллер щедро хвалил его руководство во время паники 1907 года. «Его властная личность творила прямо чудеса, – писал он в своих мемуарах. – Он действовал быстро и решительно там, где быстрота и решимость были всего нужнее для спасения потерянного доверия»26.

Несколько членов семьи обратились к Рокфеллеру за помощью, чтобы выстоять в шторм. Он купил акции «Интернешнл харвестер» на четыре с половиной миллиона долларов у лишившихся средств Маккормиков и предоставил огромный заем в семь миллионов брату Уильяму, который по уши увяз в биржевых маневрах. Даже с братом Рокфеллер не мог отказаться от стандартной деловой практики – это уже хорошо выучил Фрэнк – и попросил Уильяма предоставить список ценных бумаг в качестве залога. Но, когда советник Рокфеллера Генри Э. Купер потребовал больше, Рокфеллер иронично напомнил: «Ну же, господин Купер, не будьте слишком строги. Помните, Уильям – очень богатый человек»27.

Даже в разгар бушующей вокруг настоящей паники Рокфеллер отказался надолго отступать от своего ежедневного графика и, проведя день в кабинете, вернулся в Покантико играть в гольф. За утреннюю игру его неоднократно отрывали срочные сообщения, и каждый раз он ехал на велосипеде в каретный сарай, давал обещание выплатить очередную огромную сумму и предотвратить неприятности. Затем возобновлял игру с обычным хладнокровием и безмятежностью.

В панику 1907 года Рокфеллер впервые показал широкой публике, что у него развито чувство долга перед обществом и собрал щедрые похвалы. Он написал родственнику, что газеты «говорили очень приятно и любезно и показали, что значительно ценят наши попытки спасти корабль»28. Некоторое время казалось, что это расположение смягчит антимонопольное рвение против «Стандард Ойл», но надежды вскоре испарились, когда Рокфеллер сказал репортеру: «Неуправляемая политика администрации может иметь только один результат. Она приведет к катастрофе для страны, финансовой депрессии и хаосу»29. Согласно Рокфеллеру, заявление было сделано не для печати, и он сожалел, что репортер по ошибке нарушил торжественную клятву. Комментарий усилил враждебность, которую президент Рузвельт и без того питал к Рокфеллеру, особенно учитывая, что Рокфеллер не приезжал в Белый дом обсудить «Стандард Ойл», постоянно ссылаясь на плохое самочувствие. В частной беседе Рузвельт сказал, что Рокфеллер чувствует себя уязвленным, так как правительство опубликовало о «Стандард Ойл» чистую правду.

* * *

После объявления штрафа Лэндиса «Стандард Ойл» попыталась сменить стратегию и договориться с правительством о компромиссе. В сентябре компания выдвинула следователям соблазнительное предложение: она откроет свою бухгалтерию и выполнит любые рекомендации, гарантирующие выполнение антимонопольных законов, если правительство отзовет иск. Чиновников предложение о мире застигло врасплох. «И правда, поразительное предложение», – написал Джеймс Р. Гарфилд в своем дневнике30. Но Рузвельт уже был не в настроении для перемирия. «Если у нас уголовное дело против этих людей, – сказал он генеральному прокурору Чарльзу Бонапарту, – мне бы очень не хотелось отказываться от него»31.

Арчболду стоило придерживаться своего примиряющего подхода, но он слишком привык к тяжеловесной политике. Он с откровенной надменностью воспринимал все политические нападки на концерн. Весной и летом 1908 года он провел несколько конфиденциальных встреч с президентом Рузвельтом, организованных сенатором от Орегона Джонатаном Борном. Президент выразил намерение довести дело «Стандард Ойл» до суда. Арчболд верил в его искренность, но также знал, что Рузвельт колеблется. Тогда Арчболд прибег к характерному для него бестактному маневру. В конце октября 1907 года он попросил сенатора Борна передать президенту предложение, что, если правительство пойдет на сделку, «Стандард Ойл» поможет Рузвельту переизбраться в 1908 году. Гарфилд в ужасе назвал это наглое предложение «глупо коррумпированным»32.

Из-за любезного спасительного вмешательства Рокфеллера во время паники, Рузвельт выдержал краткую паузу в нападениях на «Стандард Ойл», затем в январе 1908 года наверстал упущенное. В специальном сообщении Конгрессу он выразил недовольство, что «спекулятивное безрассудство и вопиющая непорядочность кучки богачей» привели к потере финансовой уверенности и осудил «жестокую и бессовестную ловкость» руководства «Стандард Ойл» в противодействии реформам33. Антимонопольный иск шел своим ходом.

Так как Рокфеллер создал крупнейшую деловую империю конца XIX века, вполне логично, что он столкнулся с крупнейшим антимонопольным иском своих дней. Всего четыреста сорок четыре свидетеля дали показания на одиннадцать миллионов слов; протоколы дела распухли от тысячи трехсот семидесяти четырех документальных свидетельств и заполнили двенадцать тысяч страниц и двадцать один толстый том. «Стандард Ойл», прежде чем все закончилось, также оспорила всего лишь двадцать один антимонопольный иск от штатов от Техаса до Коннектикута, и в результате один историк заметил: «Никогда в истории Соединенных Штатов не было такой масштабной битвы между промышленностью и правительством»34. Расширяя персонал, «Стандард Ойл» наняла Джона Дж. Милберна и М. Ф. Эллиотта с Уолл-стрит, Д. Т. Уотсона из Питтсбурга, Моритца Розенталя из Чикаго и Джона Г. Джонсона из Филадельфии. Со своей стороны министерство юстиции привлекло Чарльза Б. Моррисона, федерального прокурора с севера Иллинойса и Фрэнка Б. Келлога, адвоката из Сент-Пол, чей успех в деле возвысил его до должности государственного секретаря в конце 1920-х годов.

Пока шел процесс, публика представляла Рокфеллера всемогущим кукловодом, дергающим за ниточки Арчболда и других податливых марионеток. Если это чистая фантазия, в чем же действительно заключалось его влияние? Он и правда оказывал ограниченное влияние на стратегию «Стандард Ойл» посредством Генри Клея Фолджера, директора «Стандард Ойл». Фолджер, худой бородатый человек, был дипломатичным и крайне усердным в исполнении своих обязанностей. В отличие от грубоватых дельцов «Стандард Ойл» ранних дней, Фолджер окончил колледж Амхерста как член «Фи Бета Каппа», а затем посещал Юридическую школу Колумбии. Интеллигентный человек, он оставил потомкам Америки лучшую коллекцию первых изданий Шекспира и великолепную библиотеку. Гораздо важнее для Рокфеллера было то, что Фолджер прекрасно играл в гольф и составлял ему компанию на поле каждую среду утром.

В записках Фолджеру об иске Рокфеллер никогда не затрагивал политические или юридические приемы, а в основном обращался к мудреным вычислениям. Рокфеллер хотел доказать, что доходы «Стандард Ойл» никогда не были чрезмерными или вымогательскими. Многие компании разводняли свои акции – то есть выпускали их при раздутой капитализации, – чтобы дивиденды казались обманчиво умеренными. Чтобы сэкономить на налогах и не нарушать закон Огайо, «Стандард Ойл» держала свою капитализацию низкой, что дало обманчиво высокие дивиденды в сорок – пятьдесят процентов в год. Рокфеллер оценивал настоящий уровень дивидендов примерно в шесть-восемь процентов.