Утерянное Евангелие. Книга 1 - Константин Стогний

Но что это? Большой хищник весело поднырнул под Александра и приподнял его над водой. Угрюмый удивленно обхватил его тело, чтобы не соскользнуть обратно в воду. «Поплывем?» — явственно услышал изможденный моряк. Он молча схватил огромный серый плавник, почему-то широкий и круглый.

— Fuck you! — послышалось из ниоткуда, и Александр, получив болезненный удар локтем в переносицу, рухнул на дно большой моторной лодки.

— Эти белые совсем с ума сошли! Полез меня лапать за задницу! — возмутился пират сквозь громкий хохот своих товарищей. — Заводи, Вакиль…

— Смотри, Гурфан. Не убей его. Усубали приказал доставить живым, а не мертвым.

Трое сомалийцев на вельботе, отыскав беглеца, взяли курс обратно на «Карину»…

Как потом узнает Угрюмый, пираты, захватив украинское судно, вскоре добрались до корабельной документации и стали проверять наличие экипажа на судне. В судовой роли[17] остался один-единственный моряк, которого не нашли, — механик Александр Пасларь. За ним тут же отправили поисковую группу. Матроса обнаружили на седьмом часу его заплыва, в трех милях от «Карины», когда он уже терял рассудок от обезвоживания и прямого попадания солнечных лучей. Обнаружили случайно, заметив стаю акул в бинокль. Одну из акул из ручного пулемета расстрелял Вакиль, безобразный сомалиец с пухлыми щеками и бельмом на глазу. Гроза океана, белая акула, стала опускаться на дно, пожираемая своими же собратьями. Сомалийцы воспользовались заминкой и втащили украинца на борт своего вельбота…

Александр еще был не в состоянии понять, что самое страшное позади: он остался жив благодаря расторопности своих врагов. Обессиленный матрос лежал на дне лодки, истекая кровью из разбитой переносицы.

Солнце давно закатилось за горизонт. Туда, где гипотетически был ближайший берег — неприветливые пески и мангры воюющего государства, Республики Сомали. Ближе к экватору солнце всегда садится в одно и то же время и темнота опускается настолько быстро, что, кажется, там, на небесах кто-то большой и могущественный устал от беспокойных жителей Экватора, зевнул и выключил свет: «Всем спать!» Но матросам «Карины» не спалось. Всех их согнали и заперли в одном из трюмов их сухогруза, выставив у дверей охрану.

В стороне, у юта, облокотившись на перила, стояли Вакиль и Гурфан. Грязные, нечесаные и весьма оригинально одетые. На каждом из пиратов были джинсы, оранжевые фута бенадиры[18] и накидки с капюшонами. Проще говоря: полуевропейский, полусомалийский стиль. В руках у бандитов было оружие, с которым они не расставались практически никогда. И сейчас, оживленно беседуя друг с другом на языке сомали, они то и дело щелкали затворами, как бы играючись.

Все свободное время они посвящали жеванию ката. По утверждению любого сомалийца, кат, внешне чем-то напоминающий лавровый лист, расслабляет или придает сил, в зависимости от настроения. Сомалийцы его не просто любят, они гордятся тем, что употребляют его, как жевательный табак.

— Что-то не пойму я этих русских, — говорил Вакилю Гурфан, маленький и худой сомалиец с европейскими чертами лица.

— Они не русские. Усубали как-то называл, ю… ю… — толстый Вакиль с глазом, будто затянутым пленкой от яйца, пытался подобрать слово. — Ю… юки… юкирей?

— Юкрейн?

— Да… ну, короче белые… Из Европы… — кивнул головой Вакиль и чавкнул, жуя свою жвачку.

— Подожди, Вакиль… Не все белые одинаковые. Ты вспомни турок или греков. Пару раз в голову дашь — и сразу на четвереньки падают и смотрят, как побитая собака. Вяжи — не хочу.

— Или чайна… — поддакнул собеседнику толстяк. — Пугнешь его — у! — и он сразу что-то на своем лепечет: «тням-ням, мням-тям-тям».

Вакиль попытался изобразить испуганного китайца, Гурфан подыграл ему, садясь на корточки и раздвигая края глаз пальцами в стороны: «Ми-ми-ми-ми…» Сомалийцы расхохотались.

— …А этих… Этих так просто не испугать, — вдруг серьезно сказал Гурфан, выпрямившись и выплевывая за борт зеленую кашицу растительного наркотика. — Ты видел, как этот на меня смотрел?

Вакиль стал насмешливо вращать своим единственным здоровым глазом.

— У-у-у-у, — нарочито пугающе завыл он.

— …Мне кажется, он и акулу убил бы, — абсолютно серьезно продолжал его собеседник.

— Да брось ты, Гурфан. Ты же солдат…

— Солдат… Но ты же видел, как он на меня смотрел?

— Да просто лежал с разбитым носом. А ты ему еще и добавил, чтоб не смотрел, — успокаивающе сказал Вакиль и рассмеялся.

— Мне кажется, что если убить такого… как его? Юки. юкирейна… Его дух все равно восстанет и убьет тебя. Я их боюсь…

— Смотри, чтобы Усубали тебя не услышал, а то больше на захват не возьмет, — строго сказал «бельмоглазый». — Это они должны нас бояться, а не мы их. У нас оружие.

— Но они-то не боятся?! Кто-то смотрит, как охотник на дичь, кто-то улыбается, как идиот, и от этой улыбки становится нехорошо. Кто-то вообще молчит, как мертвый слон…

— Это верно, — согласился толстый сомалиец. — Не знаешь, что от них ждать. Нужно быть очень внимательными.

Тщедушный пират дослал патронник и перевел переключатель в режим стрельбы одиночными.

— Смотри, Гурфан, — сурово предупредил Вакиль, подозрительно глядя на товарища. — Усубали запретил их убивать. Все пленники должны остаться целыми…

Прошло уже два часа, как поисковая группа пиратов вернулась на корабль со смертельно уставшим и жестоко избитым механиком. Бессознательного Александра волокли по палубе на глазах у всей команды, и за ним тянулась полоса крови. Под дулами автоматов никто из моряков ничего не мог сделать. Угрюмого швырнули прямо к ногам товарищей.

— Так будет с каждым, кто захочет убежать! — коротко обратился к экипажу на ломаном английском тот самый пират с «дредами», который днем ударил капитана прикладом в спину. Это был главарь шайки — Усубали.

Старпом задумчиво смотрел в иллюминатор трюма. Там из стороны в сторону расхаживал часовой с автоматом Калашникова наперевес. Мысли одолевали старого моряка. «Бунтовать нельзя. Могут убить Колобова и тогда вообще — пиши пропало. Где они его прячут? Наверное, в капитанской каюте, на той стороне судна… Не добраться. Эх, шмель мохнатый, друг Михалкова, что ж делать-то?..»

Моряки тем временем перебрасывались в темноте помещения короткими фразами.

— Не скули, Карамушка, без тебя тошно… — зацепил один моряк другого.

— Кто скулит? Я скулю? Да я вообще молчу! — возмутился матрос, больше похожий на крупного подростка, чем на взрослого мужчину.

— Так ты молча скулишь… — продолжал шутить его товарищ, чем немного разрядил ситуацию. Послышались смешки.