Котовский. Робин Гуд революции - Олег Смыслов

Говорят, полиция очень долго не могла выяснить имя того, кто возглавляет некую банду разбойников, неожиданно объявившуюся на дорогах Бессарабии. Однако ее предводителя уже тогда называли «опытным и ловким начальником».

«Он появлялся всегда неожиданно, — констатировал Шмерлинг. — Когда Котовского ждали ночью, он появлялся на заре. Его искали в Бардарском лесу, по Ганчештской дороге — он же в это время выслеживал банкира в Кишиневе.

Котовский подобрал себе людей, каждый из которых действовал за десятерых. (…)

Котовский был непреклонен в своих требованиях к богачам. Он всегда знал, кому предъявить счет. Испуганным помещикам, торговцам и ростовщикам он говорил в лицо едкие, правдивые слова об их жадности и жестокости.

«Когда мои соучастники делали обыск у Сериогла, я все время стоял у дверей Сериогла, разговаривал с ним, говорил, что он сам вышел из бедных людей, а между тем обижает таких же бедняков, служащих у него» (из протокола допроса обвиняемого Г. И. Котовского от 26 февраля 1906 года. Смотритель Костюженской больницы Сериогла отличался злоупотреблениями по службе и жестоким обращением с подчиненными).

Котовский часто читал в газетах, как хроникеры искажали правду о его действиях. Ему приходилось даже посылать свои опровержения в газету «Бессарабская жизнь». Нередко приписывали ему поступки, которых он не совершал. Казнокрады пытались скрыть свои преступления, сваливая их на Котовского. Но он каждый раз находил пути призвать таких людей к ответу.

Котовский всегда интересовался тем, как разные слои общества реагируют на его действия. Он знал, что слухи о каждом его поступке, как эхо, разносятся по Бессарабии. Бедняки обращались к нему со своими нуждами; многие искали случая передать ему жалобу на кулака-мироеда, на судью-взяточника, на доносчика. Часто приходилось ему менять свою черную сатиновую рубаху на смокинг, барашковую шапку — на цилиндр или котелок, а высокие охотничьи сапоги — на лакированные туфли. Не только он, но и его дружинники пользовались гримом. Котовский переодевался до неузнаваемости. Когда требовали обстоятельства, он мог выдавать себя то за купца, то за дипломата, то за приехавшего иностранца. Он вынужден был исполнять самые различные роли. Чтобы не выдать себя, он изменял голос, всячески стараясь скрыть свое заикание, становившееся особо заметным, когда он волновался. На собственном выезде, важно восседая в фаэтоне, появлялся Котовский в Кишиневе, останавливался в перворазрядных гостиницах, покупал первые места в театрах, посещал кондитерские и рестораны. Разодетым барином он прогуливался по кишиневским улицам, ожидая встречи с нужными ему людьми. Иногда же под видом бродячего музыканта или точильщика входил за ограду богатых особняков. В его «гардеробе» имелись также мундир городового и монашеская ряса.

Эти маскарады требовали от Котовского особой настороженности и напряжения. Оказавшись в доме богача, он в нужный момент медленно снимал со своих рук лайковые перчатки, а потом тихо, но внятно произносил: «Я — Котовский». Эти слова действовали сильнее всяких угроз.

Исправники, приставы и следователи уже давно вели «дело» Котовского. Папки распухали от разных свидетельских показаний, заявлений «потерпевших» и самых неправдоподобных донесений агентов. Но и Григорий Котовский также вел «учет». У него всегда была под руками небольшая книжечка, куда он записывал суммы, которые он отбирал у богачей и раздавал неимущим».

4

Как-то сына Котовского, Григория Григорьевича, напрямик спросили о разбойничьей деятельности отца, которая, мол, подпадает под уголовную категорию. Он ответил категорически: «Никогда не соглашусь. Предположим, отец и в самом деле был просто уголовником. Но как тогда объяснить такой факт: после того как он бежал с каторги из Сибири в Россию, он устроился управляющим крупного имения по подложным документам. Казалось бы, получил хорошее место с хорошим жалованьем. Блестяще справлялся со своими обязанностями. Что еще нужно? Но отец вновь начинает грабить богатых. Почему? Что, он уголовник по своему психофизическому состоянию? Конечно, рядом с ним были настоящие одесские бандюги, которые после грабежа получали свою часть (попробовал бы отец с ними не поделиться!). Но свою часть награбленного раздавал окрестным жителям и часть средств переправлял в Бессарабию. Значит, он действительно грабил по идейным соображениям и был своего рода Робин Гудом XX столетия. Это была «экспроприация экспроприаторов». Помнится, в 1940 году, когда состоялось воссоединение Бессарабии с Россией, органы НКВД устроили нам с мамой и сестрой поездку в Бессарабию, сперва в Кишинев, а потом в местечко Ганчешты, где родился и провел детство отец. Мы приехали как раз на торжества открытия первого в Молдавии памятника отцу работы скульптора Б. Н. Иванова. Этот памятник был просто отлит из бетона. (…) Все знали, что приедет семья Котовских. В старом «ЗИСе» мы подъехали к центральной площади Ганчешты. Сейчас это уже процветающий городок, в то время типичное захолустное румынское село. Ко мне подошли несколько местных стариков, стали целовать мне руки, говорили: «Мне ваш отец лошадь дал, забрал у богатых…, а мне корову…» и т. д. Эти старики были живыми свидетелями деятельности отца в 1915–1916 годах. Но главное не это, а жизнь отца после Революции. Если бы Котовский действительно был человеком с уголовными наклонностями, то и после Революции он продолжал бы грабить для собственного обогащения. Но Котовский был уникумом, человеком, у которого вообще не было личной собственности».

В контексте сказанного не менее важно и свидетельство Шмерлинга, которое он не мог просто «высосать из пальца»: «В Кишиневе, в Оргееве, в Бельцах и ганчештской школе Бабенко помнят о том, как неимущие студенты-бессарабцы в 1905–1906 годах ежемесячно получали пакеты с деньгами от неизвестного. Этим «неизвестным» был Григорий Котовский. Жительница Кишинева Рахиль Лукмер вспоминает, как Котовский помог ей деньгами, когда она осталась с маленькими детьми без средств к существованию. Возчик Дубоссарский рассказывает, как однажды зимой в сильную вьюгу он вез несколько женщин в город. Котовский остановил подводу и спросил:

— Куда вы в такую вьюгу?

— За пенсией, — услышал он в ответ.

— А сколько вам получать этой пенсии?

— Пять рублей.

Котовский тут же достал деньги и наделил ими удивленных женщин, которые не знали, как его благодарить, а возчику Дубоссарскому приказал повернуть подводу и развезти женщин по домам.

…Крестьянка Наталия Лясковская тоже не забыла свою встречу с Котовским.

— Я и мой муж работали в то время у помещика Сарацика, — вспоминает Лясковская. — Мой муж Игнат — садовником, я — прислугой в доме. Как-то помещик получил письмо и сообщил нам, что ждет к себе именитых гостей. Весь дом был поднят на ноги: чистили, варили, пекли. На другой день вечером подъехали два фаэтона с разодетыми «господами». Вошли в дом. Помещик, кланяясь, пригласил всех в столовую. Сели ужинать. А я как раз прислуживала за столом. Только начался ужин, вдруг я вижу, Сарацик, сильно побледнев, поднялся и вышел, пошатываясь, с одним из гостей, высоким и здоровым мужчиной, в свой кабинет. Скоро они вернулись. Гость этот был Котовский. Уходя, он сказал помещику: «Если вы и дальше будете мучить народ, я пущу вас по миру». Григорий Иванович с своими людьми направился к выходу. В передней он увидел меня и подозвал к себе. «Я знаю, что ты и муж твой люди бедные, — сказал мне Котовский. — Вот вам немного денег, купите корову, лошадь, заведите себе хозяйство. Бери, не бойся». Он протянул мне несколько бумажек. Я хотела их взять, но в это время показался помещик, и я, испугавшись его, отказалась от денег, хотя они нам были очень нужны. Котовский уехал, но через два дня к нам пришел какой-то неизвестный человек. Разыскал моего мужа и вручил ему конверт, в котором было тридцать рублей.