Невинная жертва - Мэрил Хенкс

— Ага! Значит, боишься, что я тебя поцелую?

— Я не хочу, чтобы меня целовали против моей воли.

— Ты уверена, что действительно этого не хочешь?

— Вполне.

— Сомневаюсь. Я не верю, что ты такая бесчувственная недотрога, какой хочешь казаться. Но даже если я ошибаюсь, прими это, как возмездие.

Его губы медленно обхватили ее рот, и она с трудом удержалась, чтобы не ответить на поцелуй. Кончиком языка он провел по линии ее губ и коснулся маленькой ямки под ними. Потом прихватил ее нижнюю губу зубами и мягко прикусил ее.

Ее глаза закрылись, волна удовольствия пробежала по телу от этих прикосновений.

— Почему ты не хочешь вернуть мне поцелуй? — Он целовал ее лицо мелкими быстрыми поцелуями. — Я знаю, ты тоже этого хочешь.

— Я не хочу…

С удовлетворенным вздохом он снова овладел ее губами и углубил поцелуй. Его язык исследовал потаенные уголки ее рта, дотрагивался до жемчужно-белых зубов.

Ее расплавившееся сердце учащенно забилось. Тело напряглось, и кровь быстрее побежала по венам.

Никогда раньше ей не доводилось испытывать таких ощущений, и она ответила на его поцелуй, отдаваясь во власть непреодолимой страсти. Все ее сомнения и колебания куда-то исчезли. Она поняла, что, если сейчас он начнет раздевать ее, она не пошевелит и пальцем, чтобы помешать ему.

И, словно поняв это, он отстранился.

С трудом подняв отяжелевшие веки, Мадлен увидела, что Луи изучающе смотрит на нее. Ей даже показалось, что в глубине его зеленых глаз затаилось презрение.

Она похолодела. Он выпрямился, и его лицо приняло обычное ироничное выражение.

Неужели это было на самом деле или ей показалось? — мучительно размышляла Мадлен, когда он отошел от нее. Конечно нет. Наверное, ей показалось. Ведь он сам начал целовать ее и требовал ответа, так почему же он мог презирать ее?

Однако на этот раз поцелуй был совсем другим, чем тогда, в саду, осознала она.

Тогда он был спонтанным, порывистым, искренним; а на этот раз намеренным, рассчитанным и отстраненным, словно он хотел что-то доказать самому себе…

Небрежным, почти дразнящим тоном он произнес:

— Если мы продолжим в том же духе, вряд ли эта елочка окажется наряженной.

— Насильник! — Мадлен вскочила на ноги, Слегка покачнувшись, и принялась вытаскивать разноцветные невесомые шары из коробки.

Какое-то время они молча развешивали на колючие веточки украшения, гирлянды и блестящую мишуру.

Она уже начала тяготиться напряженной тишиной и стала придумывать, что бы такое сказать, когда Луи заметил:

— В детстве мы обожали наряжать елку под Рождество.

Обрадовавшись возможности узнать побольше, она спросила:

— Сколько же детей было в вашей семье?

— Я и две сестры. Клэр старше меня на шесть лет, а Мирей на год моложе. — Он укрепил на ветке игрушечную малиновку так, словно она вот-вот спикирует на сидящего ниже голубя. — Все эти предметы вызывают самые счастливые воспоминания.

— У вас было счастливое детство?

— До тех пор пока мне не исполнилось десять, когда умерла мама.

— О, прости. — Мадлен осознала, что он вызывает у нее чересчур горячее участие и сочувствие. — Ничего не может быть хуже такой потери.

— Да. Клэр тяжелее всех пережила этот удар. Она не смогла с собой справиться и окончательно сбилась с пути. Ей только исполнилось шестнадцать, когда она поняла, что забеременела. Отец, конечно, пришел в ярость и превратил ее жизнь в ад. Она сбежала из дому и вышла замуж за отца ребенка, что оказалось еще большей ошибкой.

Парень был абсолютным бездельником и угодил в тюрьму за кражу еще до того, как их сын пошел в школу. Они тогда снимали квартиру, и Клэр грозили выбросить на улицу за неуплату аренды. В растерянности она пришла домой и попросила отца о помощи. Он ей ответил, что она сама виновата в своих бедах и сама должна расплачиваться за них.

Мне тогда было пятнадцать, и я сказал ему, что, если он не поможет ей, я при первой возможности навсегда уйду из дому. Может, он не придал значения моим словам, а может, ему просто было все равно, но, как бы там ни было, этот филантроп, известный всем своей добротой, выбросил из дому собственную дочь и внука…

— Но ты выполнил свое намерение?

— Да. Несмотря на нежелание оставлять младшую сестру и на мою привязанность к Шато дю Буа, я собрал вещи и уехал с благословения Мирей. Она тоже покинула дом, когда ей исполнилось восемнадцать. Отец всегда любил ее больше других, поэтому она хотя бы получала от него финансовую поддержку до окончания университета.

— А что было с тобой?

— Я работал по вечерам и выходным, чтобы получить образование.

— А потом ты отправился путешествовать?

— Да, несколько лет я ездил по миру, делая карьеру, пока не осел в Калифорнии.

— И ты никогда не приезжал домой?

— В прошлом году я был в Париже по делам, но если под домом ты подразумеваешь Шато дю Буа, то сюда я вернулся в первый раз на похороны отца…

Мадлен вздохнула. По-видимому, месье Морис был тяжелым человеком. Но все-таки жаль, что сын с отцом так и не помирились.

Словно следуя за ходом ее мыслей, Луи продолжил;

— Когда Мари Мюрье поняла, что он смертельно болен и дала нам с Мирей знать об этом, было уже поздно.

— Значит, он даже не увидел своих дочерей перед смертью?

— Нет. Мирей замужем за профессором, и в тот момент они находились за границей, где он читал лекции.

— А как Клэр?

— Они с мужем погибли в автокатастрофе десять лет назад. Надо отдать отцу должное, после их смерти он взял мальчика к себе, и тот жил в поместье до начала учебы в университете. Но после его отъезда дед опять перестал интересоваться жизнью внука.

Мадлен собралась было спросить о судьбе племянника, как он вдруг резко закрыл эту тему:

— Ну, для одного дня достаточно грустных историй о нашей семье. Тебе не кажется, что надо добавить еще мишуры?

Склонив голову набок, Мадлен отступила в сторону, оценивая елку.

— Нет, всего вполне достаточно.

— Тогда осталось водрузить самую красивую куклу на макушку. Я настолько великодушен, что предоставлю тебе эту честь. — Он протянул ей игрушку.

— Вряд ли я достану до верха, — усомнилась она.

— Нет проблем. — Она не успела и глазом моргнуть, как он обхватил ее за талию и как пушинку приподнял над полом.

Ее сердце отчаянно забилось, готовое выпрыгнуть из груди. Она торопливо укрепила игрушку и почти беззвучно сказала: