Сошествие тьмы - Дин Кунц

Соседи Винса Вастальяно жили в таких же домах. Это были комфортабельные жилища, обставленные дорогой мебелью. Городские эти дома очень напоминали сельские усадьбы, так они были уединенны.

Никто из их обитателей не видел, не слышал ничего необычного в ту ночь — ночь крови и убийств.

Меньше чем за полчаса Джек и Ребекка закончили обход соседей Винса Вастальяно — и с востока, и с запада — и вернулись на боковую дорожку к его дому. Они так же держали руки в карманах — ветер усиливался буквально с каждой секундой. Теперь он превратился в свистящий кнут, вытряхивал мусор из урн, сотрясал голые деревья, задирал полы пальто и больно жалил открытые части тела. Головы им девать было некуда, и они втянули их в плечи.

Снег шел не переставая и грозил превратиться в нешуточный снегопад.

Улицы еще оставались черными, но скоро они преобразятся.

Джек и Ребекка подходили к двери дома Вастальяно, когда услышали, что их кто-то зовет. Это был Гарри Албек, он раньше их оказался на месте происшествия.

Гарри кричал им из окна одной из черно-белых машин, припаркованных вдоль тротуара. Ветер относил его слова в сторону, и Джек, нагнувшись к открытому окну машины, сказал:

— Извини, Гарри, я ничего не слышал.

Слова вырывались наружу вместе с белым паром.

— Вас и детектива Чандлер просят срочно связаться с отделом.

— А что случилось?

— Это связано с делом, по которому вы работаете. Еще одно убийство, очень похожее на эти. Только, по-видимому, еще более... кровавое.

Глаза у них совсем не напоминали нормальные глаза. Это были щели в печной дверце, за которой полыхает адский жар. Серебристо-белый жар. В этих глазах не было зрачков и сетчатки, как у всех людей и животных. Только белый адский огонь, пульсирующий и мерцающий.

Существо на лестнице спустилось с последней ступеньки на пол. Оно двинулось по направлению к Пенни, но внезапно замерло, подняло взгляд и стало внимательнейшим образом разглядывать девочку.

Пенни некуда было отступать, металлические полки и так уже больно впивались ей в лопатки.

Тут вдруг она поняла, что музыка наверху больше не играет. Там все затихло. Паралич, вызванный страхом, не позволил ей сразу осознать, что песенка "Снеговик, снеговик" в музыкальном классе уже секунд тридцать как смолкла.

Спохватившись, она раскрыла рот, чтобы закричать, позвать на помощь, но в тот же момент голоса зазвучали снова. На этот раз пели "Рудольф — небесный олень". И пели еще громче и воодушевленнее.

Существо у подножия лестницы продолжало разглядывать Пенни. И, хотя его глаза не походили на глаза животного. Пенни вспомнила какую-то журнальную фотографию тигра, изготовившегося к прыжку. Глаза у тигра были совсем другими, но объединяло их то, что это были глаза хищников.

Пенни уже привыкла к темноте подвала, но по-прежнему не могла рассмотреть, как выглядят существа, есть ли у них мощные челюсти или огромные клыки. Все, что она видела, — это леденящий душу взгляд немигающих, бело-огненных глаз.

Существа справа, как по команде, вдруг двинулись в ее сторону.

Пенни резко повернулась к ним. У нее перехватило дыхание, а сердце чуть не выпрыгивало из груди.

По движению серебристых глаз Пенни поняла, что они спускаются с полок на пол.

Они нападают!

Еще двое, сидевшие на столе, тоже спрыгнули на пол.

Пенни закричала так громко, как только могла.

Музыка не прекращалась. Ни на такт.

Никто ее не услышал.

Все существа, за исключением того, что оставалось у лестницы, собрались в группу. Сверкающие глаза теперь напоминали россыпь бриллиантов на черном бархате.

Ни одно из них не подходило к Пенни. Похоже, они чего-то ждали.

Через мгновение все глаза повернулись к лестнице. Та тварь задвигалась.

Но не по направлению к Пенни, а к своим собратьям.

Теперь лестница была свободна, хотя ступеньки в темноте она не видела.

Это какая-то хитрость!

Она понимала, что теперь дорога открыта, можно бежать.

Нет. Это — ловушка.

Но зачем снова устраивать ей ловушку? Ведь недавно она уже побывала в одной. Они уже давно могли бы обрушиться на нее, давно могли бы убить.

Пульсирующие серебристо-белые глаза так же следили за Пенни.

Миссис Марч так же громко играла на пианино. Дети так же дружно пели.

Пенни, как спринтер-профессионал, рванула к лестнице, вспрыгнула на нижнюю ступеньку и помчалась наверх. С каждым шагом она ожидала, что вот-вот проклятые твари схватят ее за пятки и потащат назад. В одном месте она споткнулась, чуть не покатившись вниз, но свободной рукой смогла удержаться за перила и продолжить рывок наверх. Вот последняя ступенька. Все, площадка лестницы. Вот дверная ручка. Уже коридор. Свет, безопасность. Она быстро захлопнула за собой дверь, подперев ее спиной. Она едва дышала.

В музыкальном зале продолжали петь. Все та же песня о Рудольфе — небесном олене.

Коридор был абсолютно пуст.

Пенни почувствовала, что ноги у нее стали ватными и больше не подчиняются ей. Медленно опустившись, она села на пол, опираясь о дверь спиной, и поставила рядом корзинку с учебниками. Все это время она продолжала держать ее, да так крепко, что на ладони вспух красный рубец.

Рука сильно болела.

Песня окончилась.

Но ее тут же сменила другая — "Серебряные колокольчики".

Пенни немного отдышалась, успокоилась и попыталась здраво рассуждать.

Что же это за злые маленькие твари? Откуда они взялись? Чего хотят от нее?

Пенни не нашла ни одного приемлемого ответа ни на один вопрос.

Она перебирала одно предположение за другим: гоблины, гремлины или им подобные существа. Но какой это ответ — здесь ведь настоящая жизнь, а не детская сказка.

Как ей быть? Как рассказать о случившемся, чтобы не показаться маленьким ребенком? Или, того хуже, слегка не в себе? Конечно, взрослые не любят называть детей сумасшедшими. Ты можешь быть глупой как пень, лепетать что-нибудь без остановки, кусать мебель, дергать котов за хвост и даже разговаривать со стенами. Но, пока ты ребенок, упомянут только твою "эмоциональную неуравновешенность".

Если бы она рассказала миссис Киллен или своему отцу о том, что произошло в школьном подвале, они бы подумали, что таким образом она вызывает к себе внимание и сочувствие, поскольку до сих пор не может свыкнуться со смертью матери.

Действительно, несколько месяцев после смерти мамы Пенни болела, была раздражительной, агрессивной, сторонилась людей. Она доставила немало хлопот и отцу, и, как ни странно, самой себе тоже.