Портрет убийцы - Фил Уитейкер

— Вы имеете в виду водителя «поло»?

— Да.

— А что вы имеете в виду, сказав «подсекла»?

— Машина стояла поперек. Точно водитель мчался по скоростной полосе и вдруг понял, что пропускает съезд, и стал пересекать полосы. Во всяком случае, так мне это увиделось.

— Там был переезд?

— Да, конечно, объездная дорога. Она отходит незадолго до моста.

— И вам показалось, что водитель «поло» пытался на нее съехать? На эту дорогу, мимо которой он чуть не проскочил?

— Да.

— А что было потом?

— Он не сумел на нее свернуть. Он ехал так быстро, что смог выскочить лишь на ближайшую полосу, а съезд уже остался позади. Он продолжал ехать по твердой обочине, а потом я потерял его из виду. И уже услышал только этот страшный треск. Я ногами почувствовал, как он стукнулся.

— Спасибо, мистер Джонс. Останьтесь на месте. Мистер Форшо?

(Мистер Форшо встает.)

— Мистер Джонс, я пытаюсь разобраться в ваших показаниях. Вы пытались починить сломавшуюся машину, когда услышали, как загудел клаксон на нижней дороге. Тогда вы заглянули через барьер, верно?

— Да.

— По-моему, вы сказали, что проверяли данные.

— Да.

— Это вещь довольно сложная.

— Да. В наше время нельзя ограничиваться осмотром мотора. Надо еще проверить бортовой компьютер. Подача электричества и топлива может быть в порядке, но если забарахлила система, управляющая мотором, тогда всей машине капут.

— Совершенно верно. Значит, посреди сложной технической процедуры ваше внимание было отвлечено гудением клаксона. Вы заглянули через барьер моста и увидели то, что вы описали нам. Скажите, сколько прошло времени между тем, когда вы впервые увидели «поло» и когда машина исчезла внизу?

— Не знаю. Возможно, две-три секунды.

— И в этот короткий промежуток времени вы не только сумели переключить внимание с выполняемой вами работы, но и понять намерения водителя машины, которая потом врезалась в мост, где вы стояли? Так?

— Я рассказал лишь то, что видел.

— Так нет же, ничего подобного! Вы сказали суду — цитирую: «Он вдруг понял, что пропускает съезд, и стал пересекать полосы. Во всяком случае, так мне это увиделось».

— Вот так это выглядело.

— И я полагаю, за рулем сидел не тот, кто решил покончить с жизнью и направить машину прямиком к своему концу?

— Ну, я думаю, мог и сидеть, раз это случилось.

— Благодарю вас, мистер Джонс. Вопросов больше нет.

(Мистер Форшо садится, мистер Джонсон встает.)

— Мистер Джонс, сколько времени вы работаете механиком в Ассоциации автомобилистов?

— Тридцать лет, я поступил на эту работу, как только кончил школу.

— Вся ваша профессиональная жизнь связана с машинами?

— В той или иной мере — да.

— Так что можно сказать, вы знакомы с водителями и их поведением?

— Всякого насмотрелся.

— Мой ученый друг мистер Форшо намекнул, что вы дали слишком вольное толкование событий, свидетелем которых были в тот день. Меня больше интересует, на чем основывается ваша интерпретация. Не могли бы мы задержаться и тщательно рассмотреть все подробности того, что вы видели? Итак, машина на большой скорости пересекала по диагонали трехполосное шоссе. По всей вероятности, это можно по-разному интерпретировать, объясняя проколом шины или тем, что водитель заснул за рулем. Однако что-то побуждает вас считать, что он пытался не пропустить съезда на объездную дорогу. С чего вы это взяли?

— Ну, не знаю. Я… машина качалась на подвесках. Если вы едете на большой скорости и вдруг поворачиваете руль, скорость машины дает большой перегруз на подвеску с той стороны.

— Понятно. Но это едва ли можно считать непременным условием, верно? А нет ли чего-то еще?

— Нет, только это. Машину сильно качало.

— Пожалуйста, подумайте еще, мистер Джонс.

— Ой, стойте. У него же горел индикатор. Теперь вспомнил. У него был включен индикатор.

— Могу я уточнить: «поло», которая потом врезалась в мост, указывала свое намерение пересечь шоссе?

— Да.

— Мистер Джонс, это очень важно. Вы не вспомните, какой индикатор горел?

— Ближайший. Он указывал на то, что машина хочет съехать, как я говорил.

— Спасибо, мистер Джонс. Больше вопросов у меня нет.

Я ухожу с Рыночной площади и возвращаюсь по маршруту, проложенному ранее Полом. Верхний Лаз, где живет старинный приятель папы, находится в противоположной стороне от того места, где мы запарковали машину. Меня еще не ждут. Я опускаю плечи, иду медленно. Это трудно. Обычно я всегда спешу. Уличные музыканты, которых хотелось послушать Полу, уже разошлись. Мощеная улица, которую заполняли их слушатели, теперь ничем не отличается от соседних — на ней полно покупателей и не осталось и следа от концерта, который проходил здесь пару часов назад.

На переадресованных письмах Рэю Артуру стоит пометка: «Первый класс». Я пытаюсь решить, чего я жду от предстоящей встречи. Поздравление к Рождеству озадачило меня. Я не могла понять, почему кто-то, о ком я никогда не слышала, послал папе набросок со старой семейной фотографии. И никакого объяснения, ни сопровождающей записки, ничего, кроме надписи на обороте: «Верхушка Рюлиевого Холма, сентябрь 1972». У меня не было ни адреса, ни номера телефона — лишь фамилия отправителя и город, откуда послана открытка. Я попыталась найти следы через Интернет, но в Ноттингеме Дикленов Барров не значилось. Я плюнула. Я ведь хотела лишь сообщить ему о смерти папы. Это не казалось таким уж важным — тогда.

Вскоре после Нового года у меня появился покупатель на дом отца — молодая пара, переезжающая в Лондон из Йорка. Мужчина переходил на новую работу, и они хотели побыстрее все оформить. Я постепенно освобождала дом, концентрируя внимание на тех вещах, которые могли послужить для развлечения Холли, укладывала в коробки посуду и сковородки, чтобы отправить их в лавки для неимущих, освобождала шкафы от продуктов. Я всего один раз ходила туда одна — разобраться в его письменном столе, найти страховые полисы и банковские документы, которые требовались солиситору для определения наследства. Неожиданно потребовалось ускорить темп. Я начала проводить там вечера, выкупав и уложив Холли. После целой недели этой головоломки Пол почувствовал, что больше не в состоянии заниматься разборкой, и спросил, почему я не могу просто отобрать несколько вещей на память, а остальное пусть убирает компания, освобождающая дом. Я пыталась объяснить необходимость просмотреть все, взвесить и оценить каждый предмет, каждое письмо, каждую надпись на обороте конверта. А привезти все к нам невозможно — слишком маленькая у нас квартира. Пол покачал головой и снова принялся смазывать кремом ботинки.