Зарисовки на запотевшем стекле - Дмитрий Вощинин

«Ввиду того, что Горкомхоз не имеет средств на ремонт дома, решено передать его в собственность прежнего хозяина с условием, что он самостоятельно его восстановит, только не за счет надворных построек».

К этому времени папа устроился работать счетоводом на толевый завод. Директор завода, узнав о полуразрушенном доме Петра Александровича, предложил ему восстановить за счет завода второй этаж и заселить его нуждающимися в жилплощади заводскими рабочими и служащими с условиями оплаты по расценкам Горкомхоза.

Папа согласился, да и мог ли он не согласиться со своим доверчивым характером: в конце концов, это было доброе дело… Через некоторое время дом наполнился новыми жильцами и стал похож на муравейник.

Наверху было семь комнат и в каждой жила отдельная семья. Никто, конечно, ему за жилье не платил.

О ремонте нижней части дома Петр Александрович попросить директора постеснялся.

Может показаться парадоксальным, но его порядочность и скромность оберегла семью от многих еще больших несчастий.

При финансовой проверке завода директора уличили в нецелевом использовании государственных средств, которые были безвозмездно переданы «частнику» на восстановление дома.

Директора, проявившего смелую социальную инициативу, сняли с работы и упекли в тюрьму. Жильцов оставили в доме. Претензий же к Петру Александровичу со стороны властей не было.

Несмотря на многие черты его слабости, простую одежду, чрезмерную доброту и неприспособленность к жизни, какая-то неведомая сила справедливости оберегала его и семью.

Еще до 17-го года при дальних поездках «по делам» за город, когда он останавливался на ночевки или просто покормить лошадь, у Петра Александровича появлялись случайные приятели, которые всегда просили «чаевые» или в долг без отдачи. Когда настали трудные времена, их число не уменьшилось. Его любили за доброту, но и считали чудаком. Простые люди мало верят в искренность.

Когда начались обыски, папа решил отвезти в деревню на сохранение часть своего имущества одному мужику – «приятелю»: три костюма, два пальто, ковры и еще какие-то свои красивые вещи. Он любил красиво одеваться: было ему тогда 33 года. Прошло около года, стало трудно жить, и папа решил обменять кое-что из отданного на сохранение. Но «приятель» сказал ему:

«Прости, Петр Александрович, дети не отдают».

Папа переживал свои неудачи, но больше жалел обманувших его людей. Бабушка никогда его не корила за это, как бы внутренне понимая и сочувствуя.

После пожара мама однажды увидела свое красивое пальто на какой-то женщине в городе. Было очень неприятно, она даже всхлипнула, но так и не решилась обратиться к властям.

Значительно реже, но были и примеры искренней благодарности.

Еще в молодости папа на военных сборах познакомился с крестьянским пареньком, который, как он рассказывал, очень помог ему обрести самостоятельность. Они подружились. Паренек признался ему, что мечтает построить собственную мельницу. Папа посоветовался с родителями и дал ему сто золотых рублей. Мельница была построена и начала исправно работать. Когда его друг принес долг, папа отказался, сказав ему: «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим»!

И в голодные 20-тые годы, когда нередко приходилось часами перебирать и очищать сорную пшеницу, чтобы испечь несколько лепешек, этот уже взрослый мужик, привозя на городской базар картошку, всегда останавливался около дома Петра Александровича и весело с шутками и прибаутками сгружал несколько мешков отборных клубней для семьи. Никаких денег он никогда не брал, только с радостью обнимал папу, а когда его не было дома, крестился с поклоном и желал всем здоровья.

Время шло. Город жил натуральным хозяйством. Во многих домах, где были большие семьи, держали коров, кур, пользовались собственными садами огородами. Улицы города стали похожи на деревенские прогоны: теперь по ним гоняли в поле стадо коров, овец и коз.

В семье Петра Александровича тоже была корова, куры, была волшебная яблоня в саду, которая обильно плодоносила каждый год, еще несколько кустов смородины и терновника. Овощами кормил приусадебный огород. Подросли еще пять яблонь, но в первый год, когда на них появились яблоки, однажды утром в сад пробрались с улицы козы и обгрызли на них кору.

Надя помнила горькие слезы мамы, когда пришлось рубить загубленные деревья.

В 1922 году случилось несчастье с Георгием Александровичем.

По возвращению в новый отстроенный и со вкусом обставленный его женой дом ему после национализации удалось совсем немного пожить в трех его небольших комнатах.

Жили они дружно: оба образованные современные люди. Александра Ивановна увлеченно работала в городской школе, вела факультативы по многим предметам. Они задались целью вырастить и поставить на ноги сына.

Но Георгий Александрович не мог найти работы в городе. Он был «лишенец» и это имело значение. Тем более, что он – бывший офицер царской армии и сын купца. Через какое-то время ему все-таки удалось устроиться на работу в Елатьме в местном суде. Там он благополучно и честно работал два года. Но однажды, как потом выяснилось, по гнусному и лживому доносу суд в полном составе был арестован и посажен в местную тюрьму. Через неделю власти разобрались и всех выпустили. Но в тюрьме Георгий Александрович заболел сыпным тифом и скоропостижно скончался. Перед смертью через товарища оставил несколько просьб матери, своим братьям и жене.

Это было страшное горе для всех родных: все они очень любили Георгия Александровича.

В нем оставалась какая-то сила, надежда…

Невероятно подавлена была Кока, она почти весь год не находила себе места. Надя видела ее горе лучше других, она не ходила в гости и сама редко принимала своих подруг.

Надя знала последнюю просьбу дяди Георгия к папе: – «Если родится еще один сын, непременно назвать его в честь деда Александром».

Через четыре года в семье Петра Александровича родился последний восьмой ребенок, мальчик, который и был назван этим именем.

Остальные последние просьбы дяди Георгия остались для Нади неведомы.

Зимой в начале 1923 года Кока неожиданно заболела воспалением легких. Болезнь была скоротечной и буквально через неделю она умерла.

Для Наденьки это было горе страшное и безутешное. Вся ее жизнь прошла рядом с бабушкой: с раннего детства она жила с ней бок о бок. Надя всегда чувствовала ее заботу, необъяснимую горячую привязанность и искренне платила ей ответной любовью детского сердца.

Она проводила много времени с больной и почти каждый день до позднего вечера сидела на кровати бабушки, держала ее руки в своих. И она первая вдруг каким-то непонятным чувством ощутила, что душа бабушки отлетела в потусторонний мир, где, как сказано в заупокойной молитве, «нет ни печалей, ни воздыхания, но жизнь бесконечная». При этом она испытала необычное состояние спокойствия за свою любимую бабушку. Страха не было и тем более испуга. От этого необычного состояния Надя глубоко вздохнула, и этот вздох был похож на негромкое всхлипывание, которые только спустя некоторое время перешло в горькое чувство безвозвратной утраты. Потом она, как в тумане, слышала крики и причитания прислуги, а затем всех близких и домочадцев. Надя побежала к маме и горько расплакалась и, когда они с папой ушли к усопшей, долго не выходила из маминой комнаты.