Зарисовки на запотевшем стекле - Дмитрий Вощинин

– Но страдать опять будем мы…или такие как мы…

– Но все-таки не война, когда теряешь близких.

– На войне нельзя лгать и фальшивить.

Бурный разговор кончился также резко, как и внезапно начался. Пришла жена Георгия Александровича, тетя Шура с сыном. Спустилась сверху Валентина Николаевна.

Все сели за стол к чаю. Женщины и дети заполнили столовую, и все внимание было отдано им.

Несмотря на жаркие разговоры, все были очень рады видеть семью дяди Георгия и его единственного сына, умного и очень талантливого мальчика.

Общая бабушкина семья за трудные и долгие годы теперь была вместе и это прежде всего чувствовали дети и на редкость радостно играли и шумели.

Вечером перед сном Надя видела Коку счастливой и даже вдохновенной. Тепло и более уверенно звучала вечерняя молитва перед сном.

Кока с детства научила Надю умело одеваться. Особенно она обращала внимание на удобство одежды. В зимнее время обязательным было теплое тонкое нижнее белье.

В молодости Коке пришлось пережить пожар, правда, не очень разрушительный: в основном огонь больше напугал ее и всех домочадцев. Но его неожиданность и непреодолимый страх уничтожения оставил тревожный след.

Еще в раннем Надином детстве она показала внучке, как развесить с вечера на стуле вещи, чтобы можно было быстро одеться даже в темноте. Для этого перед сном одежда складывалась в определенной последовательности, чтобы процесс одевания после этого проходил легко, он как бы незаметно переходил ото сна к бодрствованию. Надя настолько привыкла к этому, что сохранила эту привычку почти до конца жизни.

Кока объясняла, как важно быстро и хорошо одеваться:

– Ведь пожар может случиться и зимой, – говорила она.

И жизнь заставила Надю в который раз проникнуться благоговением к своей мудрой бабушке.

Зима 1919 года была очень холодной. Третьего января Надя, как и все в доме, проснулась от ужасного крика: «Пожар! Горим»! Это был крик няньки, которая встала к маленькой шестимесячной Вере, и вдруг увидела из окна лижущее дом пламя и услышала треск стекол.

Дом горел шапкой – второй этаж, чердак, крыша. А живущую на первом этаже семью никто и не думал будить.

Пожарные лили воду в огонь, вокруг уже собралось немало народу. Сильно горела половина верха, выходящая на улицу.

Со стороны двора еще можно было проникнуть на второй этаж.

Из детей крик няньки Надя услышала сама и тут же оделась и довольно хорошо. Остальных детей надо было будить и срочно одевать. Надя как старшая помогала младшим. Всех их вытащили и вывели из дома в сад и оставили с нянькой в беседке. Мороз был более 20 градусов.

Ужас разрушения в глазах взрослых, бедных родителей и бабушки, был неописуем. Нужно было уберечь шестеро детей и попытаться что-то спасти из имущества. Они с измученными лицами кидались в дом и выносили в амбар и в погреб то, что попадало под руку: постели, одежду, белье, посуду. Через какое-то время пришли на помощь родственники. Пожар не унимался: к этому времени лопнули почти все стекла. Под видом спасения имущества во всю шуровали и мародеры.

Дети почти совсем замерзли и их отправили к ближайшим родственникам. Сидя в беседке, дети с тревогой наблюдали искры и головешки, летящие в снег, а когда шли через сад и по двору, то картина горящего дома была такой страшной и впечатляющей, что отчетливо осталась в глазах каждого до конца жизни.

Несмотря на активную деятельность пожарных, всем казалось, что дом сгорел до тола. Однако к утру пожар потушили, и первый этаж дома остался почти целым.

Родители и Кока не уходили со двора с момента начала пожара. Утром с помощью родственников они собирали оставшееся от огня и осматривали комнаты. Исчезло много всякого добра: из вещей, одежд, кухонных принадлежностей и посуды…

Пропали даже ложки, чашки, большие и малые кадушки. В суматохе кому-то удалось проникнуть в подпол, на крышке которого стоял тяжелый буфет, и украсть спрятанный там серебряный кофейный сервиз и еще много дорогих вещей. Исчезло красивое мамино пальто, несколько платьев, белье. Разорение было большое.

Но все-таки жилые комнаты внизу не пострадали, обгорели только оконные рамы. В кухне уцелела печь: ее можно было топить. Нужно было забить окна досками и сохранить то, что осталось.

Сгорело две трети верхнего этажа и вся крыша. Все было залито водой. Для жизни дом был совершенно не пригоден, но родители остались жить на кухне, около печи.

Детей роздали по родственникам.

До самого лета Надя с бабушкой жили у ее брата, Дмитрия Константиновича, Леня и Шура у бабушки Гладковой, Коля и Митя у дяди Валентина, Вера с нянькой – у дяди Георгия.

Детям было неплохо, во всех семьях были дети, их двоюродные братья, но то, что испытывали папа, мама и Кока понимала по-настоящему только Надя, которая была рядом с бабушкой и слышала все разговоры взрослых о постигшем их несчастии.

Скоро выяснилось, что дом был подожжен начальником учреждения, который в ожидании ревизии пытался уничтожить компрометирующие его служебные злоупотребления.

Этот начальник был привлечен к суду, но о возмещении ущерба потерпевшей семье речи не шло.

С наступлением тепла вся семья вернулась в свое разоренное гнездо.

Дом имел очень жалкий вид. Без крыши, с обгорелыми закопченными стенами и пустыми проемами вместо окон со стороны улицы. Со двора окна уцелели.

Надя сидела и плакала, глядя на дом с улицы. Он казался ей присевшим на задние лапы страшным медведем.

Починили кое-то, как могли и поселились, но настоящей крыши в доме не было около двух лет. Дождь проникал сквозь потолок, и в комнатах приходилось расставлять все имеющиеся тазы и корыта.

Мама и Кока ходили с тряпками, ежеминутно выжимая их.

Потолки пропитались сыростью, штукатурка местами отвалилась, и стены по углам зазеленели. Зимой было очень холодно.

А мама тогда ждала седьмого ребенка. В декабре 1919 года родился здоровый крупный мальчик Миша.

Сложное время в стране продолжалось. Ремонту дома даже своими силами мешали нелепые препятствия. Дело в том, что дом после национализации перешел на баланс Горкомхоза, и по его расценкам семья Петра Александровича исправно платила за свое проживание.

После пожара Горкомхоз обязан был отремонтировать дом или предоставить семье новую квартиру. Но ни того, ни другого он не мог сделать из-за отсутствия средств и свободного жилья.

Прошение Петра Александровича с предложением отремонтировать дом своими силами, используя стройматериалы из надворных построек, власти нашли подозрительным, и последовал отказ. Не очень решительно, но папа продолжал писать прошения о ремонте хотя бы крыши. И только года через два пришел ему официальный ответ такого содержания: