Чудо в пушистых перьях - Татьяна Полякова

— У папы были видения. Он выходил в космос. Имелдлительную связь с Шамбалой, но тут его похитили инопланетяне, и ничего путногоиз этой связи не вышло, — грустно закончила Земфира.

— Что нового в Шамбале? — кашлянув, спросила я.Земфира закатила глаза, а я поняла, что сморозила глупость, и застыдилась. НоЗемфира злиться на меня не стала и с очередным вздохом заметила:

— Нас ожидают большие испытания.

— Само собой, — в ответ вздохнула я.

Тут в дверь позвонили.

— Клиент, — шепнула Земфира, вскакивая с кресла.Она нахлобучила парик, сделала зверское выражение лица и заспешила в прихожую,а я подумала, что, раз она занята, мне здесь тоже делать нечего, и побреласледом. Клиентом оказался рослый молодой человек с полным отсутствием вторичныхполовых признаков. Земфира весело подмигнула мне за его спиной, и я удалилась.

Выйдя на улицу, я постояла немного, сунув руки в карманыджинсов и перекатываясь с пятки на носок, а затем подумала, что, несмотря нанизкий процент возможной удачи, стоит попробовать встретиться с папой. Вдруг онсможет меня выслушать? Земфира права, все нравственно-этические вопросы папуляразрешал блестяще, и если он скажет: «Сейчас же иди в милицию», значит, туданадо бегом бежать и нечего раздумывать.

Я кивнула и уверенной походкой направилась в соседний двор.Если папулю похитили инопланетяне, значит, он в дворницкой у Михалыча. ДворникМихалыч имел жилплощадь в полуподвальном помещении, где часто проводили времяте, чью жизнь папа в настоящий момент изучал.

Не успела я войти во двор, как обнаружила самого Михалыча. Сразнесчастным видом он сидел на детских качелях и смотрел куда-то в направлениичердака.

— Добрый день, — сказала я, подходя ближе.

— Как для кого, — ответил дворник. Было ему летшестьдесят, маленький, худой, с пышными усами и седой шевелюрой, он чем-тонапоминал Карла Маркса карманного формата, то есть сходство было, но величиемне пахло. Тут он перевел взгляд на меня, и на глазах его выступилислезы. — Васена, горе-то какое, — прошептал он. Я привалилась ккачелям, чтоб удержаться на ногах, и тревожно спросила:

— Какое?

— Чего?

— Горе какое?

— Ох, лучше не спрашивай… — Михалыч вытер глаза ладоньюи вновь уставился на чердачное окно напротив, я тоже посмотрела в томнаправлении, но ничего интересного не увидела. — Вот я сижу идумаю, — заговорил Михалыч, — нет справедливости в жизни.Господи! — рявкнул он, не отводя взора от чердачного окна, я немногоприсела, чтоб проследить его взгляд, и до меня наконец дошло, что смотритМихалыч на облако, которое зависло как раз в районе чердака. Именно в этомместе, по его представлению, должно быть, обретался господь. По крайней мереМихалыч говорил так, точно был стопроцентно уверен, что его услышат. — Гдеже справедливость на свете? Нет, нигде нет, отвечу я тебе, и этогрустно. — Ему в самом деле сделалось грустно, да так, что на его глазахвновь выступили слезы.

— Да что случилось-то? — перепугалась я. —Где папуля?

— Папа на своем месте, еще в себя не пришел. Ну… тыпонимаешь, он в этом, в астрале. И лучше будет, если он там еще немногозадержится, потому что когда очнется и призовет меня, то я прямо не знаю, что яему ответствовать буду. Скажу, так, мол, и так, Анатолий Василич, нет на светесправедливости…

— Михалыч, — укоризненно сказала я, — чего тык справедливости прицепился, скажи толком, что стряслось?

— Бутылки разбил, — вздохнул он. — Три штуки.Папа мне этого не простит. Торопился я очень и со ступенек — вжик. Ничегоспасти не удалось. Даже не знаю, как посмотрю папе в глаза. Ходил к Вальке, думал,может, даст взаймы хоть на бутылку. Какое там, разоралась на весь двор, еще иалименты припомнила. Совсем сдурела. — Валька была женой Михалыча и жила вэтом же доме. Михалычу в дворницкой было удобнее, и дома он появлялся редко, ас женой общался в основном во дворе, но тоже не часто, потому что встреч с нейстарательно избегал. — Слушай, — посмотрел он на меня с внезапновспыхнувшим интересом, — а у тебя денег нет? Рублей пятьдесят, а? Я спенсии непременно отдам.

С тяжким вздохом я извлекла из кармана сотню и протянула ееМихалычу.

— Дай бог тебе здоровья, — запричитал он. —Как выручила, Василиса. Не иначе, господь услышал мои молитвы. — Онторопливо перекрестился, взглянув на чердак, и бросился со двора,приостановился и крикнул мне, размахивая руками:

— Ты иди к папе, иди, а я сейчас.

Не успела я сделать и нескольких шагов в направлениидворницкой, как окно первого этажа распахнулось настежь и я увидела Вальку, тоесть Валентину Петровну, жену Михалыча, даму пенсионного возраста сярко-фиолетовыми волосами, длинным носом и таким злющим выражением лица, чтотяга Михалыча к дворницкой становилась вполне понятна.

— Васена, — ворчливо позвала она, — куда этомой побежал? — Я дипломатично пожала плечами, а Валька продолжила:

— Пошто ему деньги дала? Ведь третий день пьют, и ужедо чертей дело дошло. Мой-то вчера в одних трусах по двору носился, а папаходил по карнизу, бил в какой-то барабан и выл так, что все собаки попрятались.Надо им это запретить. И в трусах ни к чему, а по карнизу опасно. Ну как свалится?

— Это не барабан, — постаралась объяснитья. — Это специальное приспособление для вызывания духов. И выл папа с тойже целью, а по карнизу ходил, потому что так к духам ближе. Вы особо небеспокойтесь, я раньше тоже волновалась, а потом привыкла.

— А если все-таки свалится? — вздохнулаВалька. — Ведь пятый этаж… А мой-то в трусах тоже духов вызывал? —спросила она с сомнением.

— Не знаю, — честно ответила я. — Спрошу упапы.

— Запрети ему пить. Ведь человек-то умный, и видно, чтоочень грамотный, а целыми днями болтается со всякой шушерой. Хоть моего возьми,ну о чем твоему отцу с ним говорить?

— Он жизнь изучает, — пожала я плечами.

— Добром это не кончится, вот помяни мое слово… —Валька с треском закрыла окно, а я продолжила путь, мысленно пожелав ейподавиться. «Вот каркуша, — думала я, начиная беспокоиться. — Добромне кончится… Лучше б о своем добре думала. А папе и вправду надо завязать покарнизам шастать, и собак пугать ни к чему, еще в милицию заберут».