Чудо в пушистых перьях - Татьяна Полякова

На следующий год мама опять обнаружилась, но мы с папой былихитрее и не торопились лететь по ее первому же зову. За пять лет мама прислалавосемь писем и шесть книг стихов. Стихи в самом деле стали лучше, кое-что ятеперь уже понимала и за маму страшно радовалась, и тут она пригласила меня вгости, присовокупив к приглашению некоторую сумму денег. Папуля сказал: «Надоехать», и я поехала. В то время мама организовала буддистский монастырь,духовно сойдясь со студентом Московского университета, который находился врозыске, так как год назад в университете встретил мою маму (мама в ту порубыла в Москве на конгрессе экстрасенсов, точнее, на конгрессе был ее друг изгорода Ханты-Мансийска, а мама просто гуляла по столице). Студент домой так ине вернулся. Его родители забили тревогу, но толку от этого было мало. С этимсамым студентом мама и вознамерилась основать монастырь. Я нашла мамулю вкалмыцких степях в компании симпатичных единомышленников, которые брили головыи ходили босиком. Маме хотелось, чтобы я осталась там навсегда, но жаждадуховного перерождения была во мне недостаточно сильна, да и привычка котносительному комфорту упорно не желала отступать, и я вернулась к папуле.

В тот момент папа переживал очень сложный период, периодисканий и сомнений. В конце концов он пришел к выводу, что истинный художникдолжен изучать жизнь. Для начала он приступил к изучению жизни цыган. Цыганебыли интересны папуле своим вольнолюбием и неприхотливостью. На счетвольнолюбия умолчу, а вот их неприхотливость лично у меня вызвала большиесомнения. Короче, папа стал их изучать, ушел в табор, кочевал с ними большетрех недель, потом пригласил цыган домой, проснулся утром и обнаружил, чтоцыгане исчезли, прихватив из квартиры более-менее ценные вещи. Папулю это неостановило, и он начал изучать жизнь уголовников. Слава богу, по этапу он неотправился, но домой, конечно, кое-кого пригласил. Проснувшись утром, он малочто нашел в своей квартире, в основном стены и кое-какую мебель, непредставлявшую интереса для граждан. Мне стало ясно, что папино увлечениеэкзотикой на этом не утихнет, и я поспешила переехать в коммуналку (комнатадосталась мне в наследство от покойной тетки).

Дальнейшие папины философские искания я уже наблюдала нарасстоянии, но была в курсе. Теперь папа изучал жизнь алкоголиков и такуглубился, что я начинала испытывать беспокойство. Незадолго до этого в жизнипапы появилась Земфира, и в дом он алкашей не приглашал, да те бы и сами непошли, потому что страшно боялись Земфиру. Когда папа с ней познакомился, еезвали Эсмеральдой, она гадала на картах и имела кое-какие неприятности сналоговой полицией. Примерно через месяц Эсмеральда отрешилась от карт, сталаЭльвирой и гадала на кофейной гуще, но неприятности не прекратились. Теперьпапулина подруга решила, что гуща не актуальна, перешла на магический кристалли звалась, соответственно, Земфирой. Дела ее шли очень неплохо, и налоговаяполиция вроде бы угомонилась, что позволило папе как следует углубиться в жизньалкоголиков.

Надо сказать, что рядом с папой всегда была женщина, готоваяпомочь. Не повезло ему только с мамой. Женщин в папиной жизни было много, икаждая считала своим долгом освободить гения от мыслей о хлебе насущном. Привсей любви к папуле я не очень понимала, чем он так тревожит женские сердца, новсех папиных женщин почитала, а со многими дружила, даже после того, как они,утомясь от папиной гениальности, нас покидали.

Земфира была рекордсменкой, и я ее очень любила, потому чточеловек она была добрый, и за три года мы успели привязаться друг к другу.Направляясь к папуле, смело рассчитывала на совет, — если папа не в форме,так хоть с Земфирой поговорю.

Папина квартира располагалась в пятиэтажке, типичной длясталинских времен. В народе такие дома прозывались «сталинками». Дом в основномзаселяла творческая интеллигенция и бывшие партработники. Пятиэтажкапроизводила впечатление высотой потолков в квартирах, чистеньким парком подокнами и коллекцией памятных досок на фасаде. На одной, из красного гранита,было написано, что в доме трудился и умер мой дед, а папулин отец. От него намдосталась эта квартира, кое-какие сбережения, антикварная мебель и картины. Кнастоящему моменту сохранилась лишь квартира, все остальное было утрачено вовремя папиных экспериментов. Дед мой тоже был художник, как и прадед. Прадед,кстати, преподавал в художественной академии, дружил практически со всемизнаменитостями своего времени, а в нашем городе оказался во время войны вэвакуации. После окончания войны в столицу он не вернулся в силу разных причин,в основном из-за пошатнувшегося здоровья.

Если верить папуле, прадед вывез с собой в эвакуацию одну изкартин Филонова. Картин у прадеда, подаренных друзьями-художниками, былатьма-тьмущая, но он лишился их после бомбардировки, превратившей его квартиру вгруду камней, и только Филонов каким-то чудом уцелел. Прадед привез его в нашгород, передал по наследству деду, а тот, само собой, папуле. Папа картинойочень дорожил и любил повторять, что я богатая невеста, потому что Филонов —мое приданое, и как только я сподоблюсь… если честно, я не очень верила папуле,то есть я ему верила во всем, что не касалось денег, так что в отношенииприданого иллюзий я не питала.

Филонов висел у нас в гостиной и радовал глаз всехприходящих. У меня же картина вызывала обоснованное беспокойство. Сама я вживописи не сильна, но, живя рядом с гением, кое-чему научилась, оттого былауверена, что Филонова папуля нарисовал сам. Тем более что в раннем детстве этукартину я точно не видела. В кабинете деда висела совсем другая, котораяблагополучно исчезла еще до первого папулиного эксперимента по изучению жизни.Но спорить с папой мне не хотелось, и, услышав в очередной раз о том, что ябогатая невеста, я благодарно улыбалась и кивала в знак согласия, а глядя наФилонова, вздыхала, бормоча: «Восхитительно», почему-то заставляя тем самымпапулю хмуриться. Конечно, то, что я не пошла по его стопам, папу сильноогорчало. Много раз он пытался приохотить меня к занятиям живописью. Рисовать ялюбила, но одна мысль о том, чтобы стать художником, вызывала у меня тошноту.

Постоянное общение с гением отбило у меня всякую охоту ктворчеству. Я уже в детстве решила, что буду врачом, поваром или портнихой. Атак как из-за дурацкого имени, данного мне мамулей, сверстники постоянно менядразнили, их обществу я предпочитала кошек. По окончании школы стало совершенноясно: мне одна дорога — в ветеринары, вот по ней я и отправилась. Только неподумайте, что у меня какие-то претензии к мамуле, папуля-то собирался назватьменя Электрой, так что мне еще здорово повезло, что мама настояла на своем.

Я пересекла сад и вышла к первому подъезду, взглянула награнитную доску и кивнула:

— Привет, дедуля. — После чего вошла в подъезд ипо лестнице поднялась на второй этаж.