В Сырах - Эдуард Лимонов

— Ещё там снимались актриса Доминик Санда и германский актёр… — Джули задумалась, поскольку как и большинство американцев имела проблемы с идентификацией неамериканских celebrities, — очень известный… Макс…

— Макс фон Зюдов, — подсказала Джули вышедшая в это время в кухню, где мы сидели, секретарша Питера Карла Фельтман. — Я тебе дам книгу, Эдвард, у меня есть книга…

Через несколько дней я получил, да, первого своего Steppenwolf'а, издание «Пингвина» с парой фотографий на обложке и силуэтом Макса фон Зюдов. На обложке же было помечено: «Сейчас снят фильм со звёздами Макс фон Зюдов и Доминик Санда». На обороте было сказано: «Обложка показывает Макс фон Зюдов и Доминик Санда в Steppenwolf Германа Гессе, с Пьером Климента, Карлой Романелли, Гельмутом Фоернбахером и Роем Босьер. Фильм отснят Фредом Хайнес. Исполнительный продюсер Питер Спрэг».

Я тогда же попытался читать книгу, однако история стареющего буржуазного интеллектуала не вызвала у меня большого интереса. Прочитав первые страниц пятьдесят, я перелистал остальные, и, каюсь, намеренно пропустил «Трактат о степном волке», а далее уже просто перелистал страницы, прочитывая здесь и там куски. Видимо, время для интереса к стареющим буржуа для меня не настало. Эрмин (или Гермин, если угодно) в моей жизни той поры было предостаточно. Они просто гроздьями висели тогда на мне, злом, честолюбивом парне-эмигранте, часть этих девушек остались запечатлены на страницах «Дневника неудачника» и «Истории его слуги». Однако уже в первом моём Steppenwolf'е я отметил пульсирующую на стене надпись: «Магический театр. Вход не для всех», «Только для сумасшедших», чтобы через годы связать магический театр из Steppenwolf'а с «Гладиатором».

Следующий Steppenwolf был подброшен мне судьбою в 1985 году, в июле, когда я поселился в мансарде на rue de Turenne в Париже. Среди книг квартирной хозяйки Франсин Руссель я без труда нашел Steppenwolf по-французски. Этот экземпляр оказался мне много ближе, 1985-й был годом первого моего разрыва с Натальей Медведевой, и весь год я прожил в состоянии… ну не полного одиночества, однако проблемы Гарри Галлера оказались мне вдруг куда ближе, чем за девять лет до этого, в Нью-Йорке. По-новому прочитал я и первые десятки страниц, в особенности эпизод с араукарией в предисловии (предисловие написано от лица племянника хозяйки отеля/меблированных комнат): «Я живу в другом мире, абсолютно не в этом, и вероятнее всего, я не смог бы жить ни одного дня в моём собственном доме с араукариями. Однако я неаккуратный старый Steppenwolf, всё же сын матери, и моя мать также была женой буржуа, выращивала растения и заботилась держать её дом и домашнюю жизнь такими чистыми и прибранными, и аккуратными, как только она могла. Всё это вернулось обратно ко мне через единый вдох паркетной ваксы и араукарии, и потому я сижу здесь время от времени и смотрю на этот маленький сад порядка и радуюсь, что такие вещи ещё существуют!»

Правда, уже на следующей странице Гарри Steppenwolf цитирует поэта Новалиса: «Человек должен быть горд страданием. Все страдания есть напоминание о нашем высоком состоянии».

Своего третьего Steppenwolf а я обнаружил в квартире 66 в доме № 6 по Калошину переулку в Москве, когда переселился туда весной 1995 года. И этого Steppenwolf'а (это опять пингвиновское издание, прославляющее заодно фильм и Питера Спрэга) я уже не отпускал. Он лежит сейчас на моём столе, потому что, выйдя из-за решётки, я нашёл его опять. Он сохранялся у девочки-бультерьерочки. В лагере я помнил его и начал писать эссе Steppenwolf об араукарии. Но у меня украли тетрадь.

В 2003-м заново прочитанный умудрённым мною, Steppenwolf навёл меня на таинственный (да, да, все равно таинственный) «Гладиатор», на таинственный квартал Сыры. В довольно банальной Москве — и Сыры! И «Гладиатор». И фигура Анубиса в чёрном костюме в глубине входа сияет белым воротничком…

У большинства историй есть реальное объяснение. Квартиру 66 в доме 6 я унаследовал от американского художника Роберта Филлипини, уехавшего в Америку. Он оставил мне свои книги. Этим рационально объясняется появление третьего Steppenwolf'а в моей жизни. А иррациональное состоит в непонятном упорстве, с каким судьба подбрасывает мне эту книгу: 1977, 1985, 1995. Иные книги не появлялись в моей жизни так часто.

В Сырах я поселился в квартире, нисколько не напоминающей мне ни семейный буржуазный отель, где нашёл себе пристанище Гарри Галлер — Steppenwolf, ни квартиру моей матери, всегда чистенькую, но всё же мещанскую, а не буржуазную. Чувство общности возникало от более или менее общего возраста моего со Steppenwolf'ом и от его и моего одиночества, без сомнения. А меланхоличный, безлюдный пейзаж промзоны только физически подчеркнул моё всё усиливавшееся одиночество. Попытки выйти из физического одиночества воплотились в попытки найти волшебную дверь. В «Гладиаторе» мне почудилась волшебная, только моя дверь. То, что там круглый год мерцали лампочки, заманивало туда выпить и пообедать неизощрённые умы. А меня лампочки заманивали дверью в иной мир. То, что я так никогда и не смог убедиться в банальной, может быть, сущности «Гладиатора», — свидетельство того, что я очень сильно не хотел убеждаться. У меня так же было с тюрьмой. Некоторые мои сторонники, побывавшие в тюрьме позже меня, нашли тюрьму населённой жестокими, скушными и враждебными людьми. Я нашёл тюрьму мистической столицей Боли и Страданий, в которой я очищался и мудрым воспарил над Болью и Страданиями. Те мои сторонники, кто не увидел «моей» тюрьмы, не обладают мистическим видением, им недоступен экстаз, состояние, в которое впадают великие грешники и святые. Ну что ж, это кто как родится. «Я нашёл в тюрьме отвратительных существ, Эдуард Вениаминович, — таких, о каких вы писали, не обнаружил», — сказал мне укоризненно худой, бледный, освободившийся после двух с лишним лет в Бутырской тюрьме, парень. И я с сожалением вдруг понял, что он не такой, как я. Ему недоступно мистическое измерение. Его можно пожалеть, потому что те, кому недоступно мистическое измерение, живут в тюрьме погружённые в перебранки из-за чая или каши, ссорятся по поводу распределения телевизионного времени, яростно зачёркивают квадратики дней в календаре, с ненавистью затирая шариком ручки свои несчастные сутки. Их мир — передачки, тараканы, носки, чай, сигареты, они, я же говорю, их можно пожалеть…

Дверь в иной мир, тут Герман Гессе бесконечно прав, часто сторожит привратник-женщина. Гермина — джазовая богемная девушка — сумела расслабить и вернуть к жизни чувственными удовольствиями сходившего с ума старого интеллектуала. Мне доводилось возвращать к жизни несколько сходивших с ума от неуверенности юных дев. Однако чаще всего женщина является, да, да, привратницей в иные миры.

Недавно проезжая через Сыры случайно, я увидел, что расширенный (им отошло соседнее здание) «Гладиатор» снова открыли. Но это уже не таинственный ресторан.

От неё пахло, хотите верьте, хотите нет, как от вещей, только что выстиранных в стиральной машине и недостаточно выполосканных. Откуда у крысы, которая должна бы разить подвалом, либо, на худой конец, её местом обитания, — клеткой, запах стирального порошка? В конце концов я нашёл приемлемый ответ, объясняющий её запах. Крыс любила мыло, и каждый раз, когда я, бывало, переставал следить за её поведением и перемещением по квартире, мыло вдруг исчезало неизвестно куда. Она пахла мылом, поскольку ела мыло, видимо, для неё мыло было деликатесом!