В Сырах - Эдуард Лимонов

Далее я несколько месяцев наблюдал её неуклонную деградацию. В один из дней она перестала висеть на прутьях клетки, так как, видимо, даже передние лапки её ослабели. Правда, она умудрялась вытаскивать себя из клетки каждое утро, когда я открывал дверцу, но чего ей это стоило. Она неуклюже падала меж прутьев лесенки, ведущей на пол, падала боком, скатывалась кубарем, попадала лапами и хвостом меж прутьев, так что мне приходилось измышлять, как же её вынуть. Шерсть её стремительно желтела, безжизненные задние лапы сделались ощутимо синими под шерстью. Я несколько раз заплакал, наблюдая её мучительно везущей тело по полу кухни. Она уже не могла посещать другие комнаты, увы, жизнь её ограничивалась клеткой и кухней.

Там, за её клеткой была большая чугунная советская батарея, в целых десять секций, окрашенная в чёрный цвет. Я заметил, что если раньше она держалась подальше от батареи, спала в удалённом от неё углу, то сейчас она спит в ближнем к батарее углу, видимо, ей стало холодно. Я пододвинул клетку ближе к батарее и, вычистив клетку, насыпал ей помягче свежих сосновых стружек. И она там лежала, бедняжка.

Вечером я боялся вернуться домой и найти её мёртвой. Она не всегда находила в себе силы поприветствовать меня. В то время как когда она была здоровой, от каждого моего шороха она повисала на прутьях. Сейчас хорошо если она подымала голову, чтобы с виноватым выражением опустить её опять на подстилку из стружек.

Умерла она ночью. И я ничего не слышал. Рано утром я обнаружил её вытянутый, уже холодный трупик в углу клетки. Это было 10 марта 2005 года. В тот день мне некогда было её хоронить, у меня была деловая встреча. Я отыскал большую серебристого цвета коробку, положил в неё ваты, уложил туда мою подругу Крыс, под голову побольше ваты, как подушку, украсил её по бокам ёлочной старой гирляндой, разрезав её, закрыл коробку. Хотел было положить её в холодильник, но подумал, что это оскорбит её достоинство. На улице был сильнейший мороз, — 15, потому я открыл дряхлое широкое окно на кухне и положил коробку на внешний подоконник.

Там она пролежала двое суток. Потому что я и мои охранники — мы были заняты неотложными партийными делами. На третьи сутки утром я снарядил охранников хоронить крысу. По моей идее нужно было закопать её на том берегу Яузы, на пустыре. «Ну не можем же мы существо, с которым я прожил в дружбе чуть ли не два года, швырнуть в мусорный бак?!» — сказал я охранникам.

Я дал им с собой топор, лопату и даже зачем-то отвёртку. Сам я не отправился на захоронение, так как мы все опасались, что моё участие в копании могилы на пустыре может быть интерпретировано спецслужбами (наружным наблюдением) как попытка создать «схрон». Они ушли без меня.

Через некоторое время позвонили.

— Эдуард Вениаминович, — сказал Димка-белорус. — Земля такая ледяная, мы разожгли костёр, на месте могилки, но её всё равно, эту землю, ничем не пробьёшь. Мы тут нашли сухое большое дупло в дереве. Предлагаем захоронить её в дупле. Правда, в коробке она в дупло не входит. Просим разрешения вынуть её из коробки и похоронить её в дупле без коробки. Дупло хорошее такое, биологически чистое. Ей там будет хорошо.

Я дал согласие. Они её похоронили. И вернулись и сдали инвентарь: топор, лопату, отвёртку. И долго ещё удивлялись, что так промёрзла земля за Яузой.

А потом я был поглощён «Фаустом».

Я читал «Фауста» Гёте и подростком в Харькове, и голодным юношей-поэтом в Москве. Я тщился тогда понять книгу, но не понимал. Я обратился к «Фаусту» опять после тюрьмы, уже шестидесятилетним, не имея в этот раз цели понять, но попросту потому, что этот персонаж сделался мне абсолютно необходимым.

Замечать в себе Фауста я начал, впрочем, где-то в 1998 году, когда волею судеб стал жить с шестнадцатилетней миниатюрной блондинкой Настей, она же бультерьерочка. Моя Грэтхен отличалась удивительной для нашего времени чистотой, наивностью и страдала аутизмом. Собственно, аутизм был её достоинством. Ещё она была простенькая и ангелоподобная. Мне было пятьдесят пять, а ей — шестнадцать, когда мы встретились. Но это были лишь первые биения Фауста во мне, в основном я оставался сильным нахальным воином. Фауст — религиозный «деятель», пророк, ересиарх. Фигура более крупная, чем воин-завоеватель. Фауст понадобился мне, когда я сам оказался на пути превращения в ересиарха, в пророка. В провидца. Летом 2003-го я вышел из лагеря готовым к новой роли. Новый 2004-й мы встретили с моим ангелом вдвоём.

Что случилось дальше, те кто взял себе за труд начать мою книгу сначала, уже знают. Мы расстались. Почему?

Эмоционально она за эти два с лишним года без меня застыла, как бетон. Я уверен, что она мне не изменяла, пока я был за решёткой, но лучше б уж она изменяла, потому что я нашёл её равнодушной и бесстрастной. Моя накопленная в тюрьме похоть разбивалась о её бетон.

Вещи её находились у меня, но сама она, вместе с угрожающей собакой, всё чаще оставалась жить у матери с отцом. Мы отодвигались, отодвигались, никто не ушёл, однако 2005-й мы уже встретили отдельно. Я — с охранниками, она с родителями. То есть моя Грэтхен ушла со сцены: out.

И тут я встретил актрису, самую красивую в моей стране. Если определять её в терминологии фаустианы, то встретил Елену Троянскую. Я воспринял её появление как должное совершиться событие, ничуть не удивился, а лишь взял её за руку и стал её мужчиной. Грэтхен out, Елена Троянская, персонаж античных трагедий, — in.

Ну конечно, я примеряю миф на себя. Но Гёте сделал то же самое, примерил Фауста на себя. Иоганн Георг Фауст существовал в Тюрингии, его годы жизни определяются приблизительно с 1480 по 1540. Известно, что Фауст учился в университете города Виттенберга. Там же преподавал с 1513 года великий реформатор Мартин Лютер (Martin Luter). И его годы жизни почти совпадают с годами жизни Фауста — 1483–1546. Напомню, что именно в Виттенберге доктор Лютер вывесил свои знаменитые «95 тезисов», положившие начало движению Реформации в 1517 году. А также выскажу мнение, что доктор Фауст, из народной легенды о нём — явная реакция на наступавший пуританизм лютеранства. Вероятнее всего, исторический Фауст, чернокнижник, прелюбодей, прожигатель жизни, маг и чародей также был (хотел быть и был) полным намеренным антиподом доктора Лютера. Два противоположных доктора из Виттенберга чрезвычайно интересны.

С самой красивой в моей стране женщиной, актрисой, мы родили двух детей. Однако ещё до рождения второго ребёнка, — дочери, её, как говорят, «бес попутал». В далёкой Индии она, ей исполнилось тридцать три года, пережила возрастной и мировоззренческий кризис. Вернулась из Индии чужим и враждебным мне человеком. Всё произошло мгновенно, в течение одного месяца. Магически, без видимых причин. И тем более демонстративно магически: посудите сами — тут и магическая Индия, и число «33», и особенный чудесный ребёнок Богдан, соответствующий характеристике ребёнка Фауста и Елены: «плодом их связи является ребёнок», вовсе не похожий на ребёнка Маргариты. «Это особенное, чудесное существо».

Я дальше попытаюсь распутать чуть-чуть иррациональное, сейчас же хочу вернуться к Гёте. Ну понятно, что Фауст и его история — это путь немногих храбрых и избранных. Это путь тех, кто выжил, дожил, имеет высочайший уровень мудрости, какой только может достичь человек сам. И только перед таким появляется дилемма: неужели это всё, что есть? Как же пробиться дальше, за человека?