Дорогая Венди - Э.К. Уайз

Призраки. Неверленд населён призраками. В лагуне полно скелетов – на острове, где ничто не должно умирать, а её дочь бродит где-то здесь. Нужно найти Джейн. Венди решительно отворачивается от деревьев и продолжает спуск.

Везде вокруг неё спали мальчишки, ещё разок набив животы супом из грязи и камней. В этот раз она не ела, и теперь её пустой желудок урчит и ноет. Как она тут выживет? Как эти мальчишки выживают, питаясь только грязью, корой и листьями? Она старается не думать об этом, потому что мысль вызывает неясное беспокойство.

Разве мама не рассказывала про Ловкую Швейку, которая побывала в стране детских призраков? Мальчишки вокруг достаточно материальные, но, может быть, они и в самом деле призраки? И поэтому им не нужно есть так, как ей. Хотелось бы вспомнить, как именно Швейка из сказки пыталась освободить тех детей. Тогда она помогла бы мальчишкам, отправила бы их домой. Они наверняка так же скучают по своим мамам и папам, как она по своим.

Питер всё твердит, что она здесь для того, чтобы стать их мамой. Из этого следует, что, вероятно, здесь нет ни других матерей, ни сестёр, ни отцов, ни тётушек – как и дядюшек. Только она сама и мальчишки. А это значит, что никто ей не поможет и не расскажет, как попасть домой.

Она осматривает лагерь. Последние язычки огня светятся тёмно-оранжевым, от пепла поднимаются струйки дыма. Тут раньше был дым, да? Она смотрит вверх, но там только полная луна неестественно ярко сияет над деревьями. На самом деле, в этой луне вообще нет ничего естественного. Это гладкий серебристый диск, будто монетка, подвешенная в небе, или дыра, прорезанная в тёмной бумаге, через которую пробивается яркий свет, – совсем не похоже на настоящую луну.

Эта мысль прошивает её, и она просто начинает рыдать ни с того ни с сего. Она злится на себя за это: такая ведь ерунда… но она скучает по своей луне, которую видно из её окна.

На прошлый день рождения дедушка повёл её на экскурсию по Королевской обсерватории. Она чувствовала себя очень важной и очень взрослой, особенно когда дедушка договорился с одним своим другом оттуда – настоящим учёным, таким, какой станет однажды и она, – чтобы она посмотрела в телескоп на Луну. Она помнит, какой большой, близкой и нереальной выглядела Луна – все эти тени, провалы и кратеры, которые невозможно рассмотреть без специальных линз в телескопе.

Почему она так хорошо помнит эту поездку, а собственное имя ускользает? Будто кто-то задернул занавеску, отделив часть её разума; она знает, что там что-то есть, скрытое от взгляда, но размытое и искажённое. Если не сосредотачиваться на этих вещах, они исчезнут. Что ещё хуже, время от времени ей кажется, что и она не прочь всё забыть.

После еды, которую Питер окрестил ужином, он вновь потащил всех на пляж, чтобы поиграть в сложную игру, в правилах которой она так и не разобралась. Она сперва запуталась, но затем пролетели часы беготни и топота вместе с мальчишками – они топали ногами и звали друг друга. Всё это время над головой светило солнце, круглое и палящее, и никуда не двигалось, хотя, пока они ели, собирались сумерки. Только когда Питеру наскучила игра, она заметила, как устала, как перепачкалась, что её ночная рубашка жёсткая от соли, а волосы спутаны.

Что бы сказал дедушка? Она едва не хихикает от этой мысли, но вместо этого икает и размазывает слёзы по щекам. Он всегда хвалит её, когда она сидит прямо, держит ноги вместе, а руки аккуратно складывает на коленях. Когда она забывает держать осанку или вертится, когда возбуждённо подпрыгивает, торопясь продемонстрировать ему последние пополнения в своей коллекции, он замолкает и хмуро сжимает губы. Он считает, что наука – неподходящее занятие для юной леди. Но ведь он повёл её в обсерваторию, так что, может быть, глубоко в душе он всё-таки добрый, пусть мама так и не думает.

Иногда, когда мама в подходящем настроении, она очень точно изображает, как дедушка хмурится. Мама не любит дедушку, это видно, хоть она никогда и не говорила об этом вслух. Насчёт отца непонятно. Иногда и папа, и мама будто расстроены после визита дедушки, но что-то подсказывает, что это одна из таких вещей, о которых лучше не спрашивать.

От мыслей о маме колет в груди, да так, что дышать трудно. Хочется, чтобы мама появилась здесь и вычесала солёные колтуны из волос, чтобы рассказала правильно одну из своих сказок. Может быть, она уже слишком взрослая для сказок, но прямо сейчас ей хочется этого больше всего на свете. Она рыдает ещё горше при этой мысли.

Может, она больше никогда не увидит маму, папу или Кухарку. Или дедушку – она будет счастлива увидеть его, даже если он отругает её или разочарованно вздохнёт, потому что она выглядит ужасно неопрятно, как не подобает леди. Она еще столько всего не видела и не сделала. Что, если она никогда не сможет поступить в университет и стать учёной, не будет путешествовать по миру?

Она растирает щеки и вытирается о ночную рубашку. К её облегчению, слёз больше нет, только сухие глаза жгутся и щиплют. Надоело себя жалеть. Ну и что с того, если никто её не спасёт? Она просто спасёт себя сама.

Она поднимается и прислушивается, не изменилось ли дыхание вокруг. По крайней мере, хорошо видно из-за слишком яркой луны, так что пока она ухитряется пробраться к краю лагеря, не наступив ни на кого из мальчишек, развалившихся вокруг погасшего костра. Может, вернуться на берег? На кораблях бывают спасательные шлюпки, ведь так? Может быть, одна есть рядом с тем местом, где она очнулась. Сможет ли она грести всю дорогу домой? Пусть она не знает, где Неверленд располагается на карте, но если Питер летел сюда с ней без остановок, значит, это не так уж далеко от Лондона, правильно?

У ограды она останавливается и оглядывается через плечо. Никто из мальчишек не шевельнулся – тёмные тени, лежащие на земле, в гамаках под деревьями или свернувшиеся на мостках меж ветвей. Она расправляет плечи и переступает незримую линию, отделяющую лагерь Питера от деревьев. По коже пробегает мороз, добавляя ей храбрости и силы.

Если повезёт, мальчишки не сразу её хватятся. Она ускоряет шаг. Солнце может встать в любую секунду, как она уже наблюдала, но если она поторопится, то, возможно, получится сбежать, пока ещё темно и никто не успеет её хватиться.

Жуткий силуэт падает перед ней на тропинку, сердце подпрыгивает, и она сдавленно вскрикивает.

Она никак не может разобрать, что это такое. Больше всего похоже на огромного краба или паука: угловатые конечности торчат из него под неправильными углами. Оно полностью загораживает тропу, никак не обойти. В Неверленде водятся чудовища?

Убежать обратно в лагерь? Разбудить Питера и мальчишек? Прямо сейчас она и пошевелиться не может. Она будто застряла в одном из тех снов, где ты хочешь убежать, но ноги не двигаются. Глаза блестят во мраке, а ниже намёк на улыбку, похожий на тонюсенький месяц.

Вдруг силуэт обращается Питером, но от этого не легче. В нём есть что-то неправильное, в том, как он сидит на тропинке, как изгибает руки и ноги, будто марионетка, как деревянная кукла, которую неаккуратно бросили в угол. Он запрокидывает голову и призывно вопит, порождая странное эхо, похожее на трель, от которого по спине вверх-вниз ползут мурашки.