Гетманич Орлик - Иван Феодосеевич Корсак

Станислав Мотроновский. Французы до сих пор не пронюхали, что он у

нас на надежном крючке. Через него на Орликов можно вылить столько, что в

Версале не хватит парфюма это благоухание забить.

– Ну-ну, – уже на пороге крутнул головой князь. – Это уже теплее. Завтра к

вечеру доложить.

Уже через две часа Димитриев был у Щекина. Из-за двух горок книжных

фолиантов на столе, слегка вздрогнув от неожиданности, Щекин глянул с

таким удивлением, будто это зявился не знакомый посольский, а редкий

лесной зверь.

– Б-а-а-а-а-а, – протянул хозяин слово, как тянется жидковатое тесто

вслед за рукой.

– Я по неотложному делу, граф, – сухо, без предисловий, едва усевшись,

сказал Димитриев. – В интересах вашего и моего государства нам надо как-

нибудь очернить вашего приятеля Григория Орлика в глазах французского

двора.– Две логические ошибки, почтенный господин. Первая: знакомство с

Орликом еще не суть приятельство. А вторая… Я пишу диссертацию о

новейшей истории Восточной Европы, и предлагаемое дело, деликатно

говоря, выпадает из контекста исследования.

– Не валяйте дурака, граф, – обозлился гость. – Козацкая старшина году в

1654-ом присягалась в подданстве царю Алексею Михайловичу, а от вас

помощи против клятвопреступников не допросишься…

– И снова плохая оценка по логике, – тихо и добродушно улыбнулся граф

и принялся рыться в фолиантах. – В Переяславе тогда составили

обыкновенный военный договор, а не то, что вам хочется думать.

В конце концов среди беспорядочного нагромождения книг Щекин нашел

нужную и развернул на закладке.

– Мартовские переяславские 1654-го года статьи, имеютя ввиду

оригиналы, кто-то от кого-то запрятал или закопал, чтобы наука никогда не

знала правды. Но есть другие документы и свидетельства, – граф медленно

разворачивал внушительный и громоздкий фолиант, чтобы гостю легче

читалось. – Вот здесь старые дипломатические документы. Когда шведское

посольство привезло уверение тогдашнего короля Карла Х Густава, что

западноукраинские земли признаются за Украиной, то что им сказал Богдан

Хмельницкий? Читайте: «Когда я буду умирать, то прикажу сыну, чтобы он

держался союза со шведским королем». Это, как свидетельствует

трансильванский министр Ф. Шебаши, молвлено было в присутствии сына.

Вместе с тем, думаю, что это было завещание, вплоть до Мазепы и дальше…

А что же мы, московиты? В году же 1657-ом одновременно со шведами,

прибыло большое посольство Бутурлина аж на 150-ти лошадях. Гетман

ответил Бутурлину: «Царь должен смириться и возместить вред, содеянный в

краях шведского короля, в Ливонии и Инфлянтах, ибо, если он не смирится,

56

гетман вместе с татарами и турками будет воевать Москву». Так не может

разговаривать раб с хозяином – так скажет равный с равным, кто может

выбирать себе в союзники и шведа, и турка, и татарина или кого-либо еще… А

играть в прятки с Переяславским соглашением, фальсифицировать или, как

там еще, плутовать – несерьезная игрушка.

– Этак вы договоритесь, граф, что и Дорошенко, который отдал

Малороссию под басурманский гнет, в друзья себе запишете…

– Не товарищ мне Дорошенко. Но и в зеркало на себя следует хоть

иногда посмотреть. Россия, нарушив Переяславское соглашение, превратила

украинскую землю в разменную монету, торговала ею, разорвав вместе с

Польшей на Левобережную и Правобережную. Долго же украинцам придется

их склеивать…

– Граф, не заговаривайте мне зубы, – встал побелевший от злости

Димитриев. – Вы или в помощь нам, или нет, вы за землю свою и веру

православную или за здешних схизматиков и малороссийских

клятвопреступников?

– Я не воин, не полицейская ищейка, я книжная крыса. Мне приятно

дышать пылью старинных фолиантов, я увлечен работой над исторической

диссертацией и буду докапываться до истины, пусть хоть кровавые мозоли

выступят, и таки докопаюсь и напишу правдивую книгу о прошлом Восточной

Европы. А ваши игры мне неинтересны.

Димитриев так хлопнул дверью, что ветер пронесся комнатой и

зашевелились, зашуршали шторы на окнах.

– На тайную квартиру Станислава Мотроновского, – дьяк гаркнул в

сердцах на своего извозчика, и тот, изумленно скосив глазами, изо всех сил

дернул вожжи.

***

57

В Олешки Григорий с Карпом прибыли, когда уже смеркалось. Никогда

Григорию не случалось заезжать сюда, но эти защитные валы, стены и

курени, силуэты целившихся в северном направлении пушек на валах, тихая

перекличка сечевого караула и костры, рассыпавшие в темно-синем вечернем

небе оранжевые искры, которые терялись среди ранних, еще не очень густых

звезд – все это было ему до боли знакомым, таким близким и родным, что ком

к горлу подступал.

Через час путников провели к куреню кошевого. Немолодой приземистый

козак. Обычным движением поправив чуб, он смотрел на прибывших с

любопытством и настороженностью: что же это за гостей подарила им ночная

степь? Мерцали свечи от легкого сквозняка в курене, и в неверном свете,

казалось, лицо кошевого то приобретало выражение любопытства, то

проступала в нем осмотрительность. Так же и у Григория душа трепетала

нерешительностью: сознаться кошевому, кто он на самом деле, или пусть уже

все остается, как есть, – приблудился путешественник из неблизкой Франции

да и довольно. Уже в последний миг почему-то решил остаться

путешественником – может, разговор будет более беспристрастным, чужому

человеку легче открыть душу.

Кошевой пригласил переводчика.

– Я много слышал и читал о козацкой нации, – неспешно говорил

путешественник, чтобы переводчик мог за ним поспевать. – Но ведь Олешки

уже не Украина, это ханская земля… Почему ваша Сечь именно здесь?

– Лихая беда сюда привела, – после долгого молчания, даже слышно

было, как потрескивали свечи, отозвался кошевой. – Московский царь и бояре

слово дали, что будут союзниками, что вместе будем бороться с врагами. Да

слово это и пуговицы не стоило, ибо Сечь нашу московиты огню предали,

товариществу нашему головы отрывали, шеи на колодах рубили, вешали и

еще черт знает какую тиранскую смерть выдумывали. Даже во времена

язычников у древних мучителей такого не водилось: мертвых не только из

товарищества нашего, а и монахов откапывали, им головы секли, кожу

сдирали и вешали.

– И вы все это терпите и не боретесь? – удивлялся путешественник.

– Да не терпим, человече добрый, – вздохнул кошевой. – Уже через пять

лет, как нарушили московиты данное в Переяславе союзническое слово,

именно в 1659-ом году, славной памяти гетман Иван Виговский разбил-

рассеял под Конотопом стотысячное московское войско. Их царь здорово

испугался, просил подписать мир с Украиной на любых условиях. А гетман наш

в дальнейшем, когда принимал у старшины присягу, приказывал: «Я присягал

пану Богдану, так и вы, господа полковники, должны присягать мне, а не царю

московскому».

А уже за ужином, за длинным столом, где соблазнительно распространял

пар ароматный