Американский хищник - Морин Каллахан

Это был бы их лучший шанс заставить его потерять бдительность.

Последней уликой станет компьютер, изъятый при обыске его дома. Верно, они не нашли пока никаких признаков коммуникации между Кизом и Самантой. Но на жестком диске обнаружились некоторые тревожные вещи: ссылки на истории о Саманте, самые свежие публикации о ходе расследования и далеко не один комментарий к ним, отправленный человеком по имени Израел.

– У нас все ваши компьютеры, – скажет Белл. – Но опять-таки, мы не станем вводить вас в заблуждение. Потребуется некоторое время, чтобы обработать информацию с них. Но мы собираемся проверить каждый почтовый ящик, каждый фрагмент переписки, все то, что, как вы полагали, вам удалось удалить или уничтожить. Мы, уж поверьте, очень хорошо исполняем свои служебные обязанности. Большинство подозреваемых поверили бы в это, поскольку большинство подозреваемых учатся по криминальным сериалам.

Пэйн, Белл, Геден и Нелсон сходились во мнении, что это победная стратегия. Но затем раздался телефонный звонок. К их ужасу, главный федеральный прокурор Аляски вынашивал другую идею.

Кевин Фелдис служил в офисе генерального прокурора с 1999 года, а на Аляске работал с 1997-го. Фелдис был стройным мужчиной среднего возраста, с начавшими редеть русыми волосами. Он окончил Йельский университет, а потом школу права Чикагского университета и никогда не сталкивался с уличной преступностью, не говоря уже об убийствах. Он занимался только преступностью среди белых воротничков и тем не менее заявил Пэйну, что теперь он лично возьмется за дело.

Израела Киза, сказал Фелдис, допросят не в офисе ФБР, а в прокуратуре, и он не только будет присутствовать при допросе, а сам проведет его вместе со своим заместителем Фрэнком Руссо. ФБР отводилась лишь вспомогательная роль.

Для Пэйна это было как гром среди ясного неба. Это не просто плохая идея, но и нарушение следственного порядка. Но каждый агент, каждый офицер полиции в Анкоридже хотел сохранять с Фелдисом добрые отношения, поскольку именно он отправлял их подозреваемых в тюрьму. Никто и никогда не противоречил Кевину Фелдису. В этом заключалась худшая сторона Анкориджа и его изолированности. В любом другом месте агент мог позвонить своему боссу и снять проблему в самом начале. А если это не удавалось, можно было пригрозить слить информацию в прессу в надежде, что публичное обвинение в злоупотреблении властью заставит прокурора отступить. А если и это не действовало, агент мог перейти от слов к делу и организовать утечку.

Но здесь так никто и никогда не поступал. Пэйну пришлось постараться найти иной путь.

Было много причин, по которым Фелдис не имел права находиться в этой комнате, не говоря уже о том, чтобы участвовать в расследовании. Прежде всего помещения в прокуратуре не имели оборудования для звуко– и видеозаписи, там не было и надлежащей охраны. Киз не окажется под психологическим и физическим давлением, которое воздействовало бы на него в офисе ФБР. Все это были весьма реальные поводы для беспокойства. Но Фелдиса ничто не тревожило.

Офицеры полиции и ФБР вполне могли в соответствии с законом лгать, чтобы добиться признания. У прокурора такого права не было. Следователи могли навязывать сделку с прокурором и скрывать возможные отрицательные последствия. Этот инструмент для оказания давления на подозреваемого, который, вполне возможно, хотел сделки, терялся, если прокурор собственной персоной сидел прямо перед ним, и подозреваемый мог запросто спросить его: «Вы обеспечите мне то, чего я хочу?»

Существовала необходимость посадить Киза в ограниченное и замкнутое пространство. Именно поэтому все комнаты для допросов такие маленькие и лишены окон. Это заставляет допрашиваемого ощущать, что стены в буквальном смысле смыкаются вокруг него. Есть также и причины, почему только двое офицеров или агентов ведут допрос: это помогает сохранять тропу беседы узкой и прямой. Так строятся доверительные отношения, и это позволяет вести классическую игру «хороший коп – плохой коп». Допрос подозреваемого в конференц-зале в присутствии шести или более человек только прибавит Кизу ощущения собственной важности и могущества, тогда как он должен чувствовать себя маленьким и слабым.

Это должно было стать первым допросом, проведенным ФБР «на своем поле» неподалеку от места, где преступление было совершено. Это должно было стать первым шансом для команды следователей почувствовать, кто такой Израел Киз, а для Киза, с другой стороны, – понять, с кем он имеет дело. Никто не мог провести допрос лучше, чем Джефф Белл; Пэйн не страдал излишним самолюбием и признавал это. Если Киз почувствует, что Фелдис не в своей тарелке и нервничает, или если Фелдис проговорится, как мало они знают на самом деле, они потеряют свой последний и наилучший шанс найти Саманту.

Фелдис стал Мерфи во плоти.

С его стороны это было совершенно недопустимое поведение. Если дело дойдет до суда, что представлялось весьма вероятным, каждый шаг, совершенный прокуратурой с самого начала, станет достоянием гласности, поскольку на прокуратуру ложится бремя доказывания. А общественный контроль позволяет каждому быть уверенным, что справедливость восторжествовала. Проведя первый допрос, Фелдис станет одновременно и прокурором, и свидетелем, которого смогут вызвать для допроса адвокаты Киза.

Если вскроется ошибка в следственном процессе, пусть даже на такой ранней стадии расследования, дело закроют. Даже виновный преступник может быть освобожден из-под стражи в зале суда и его уже никогда не смогут судить по тем же обвинениям снова. Прокуроры в буквальном смысле не должны даже прикасаться к уликам на такой стадии расследования. Это нарушает порядок передачи и хранения вещественных доказательств. Любой мало-мальски хороший адвокат может обратиться к судье: «Правительство не имеет права выносить обвинение», и любой профессиональный судья вынужден будет с ним согласиться.

Проще говоря, последствия могут стать катастрофическими. Но никакие аргументы на Фелдиса не действовали. Это было самое крупное дело на Аляске со времени Джошуа Уэйда – серийного убийцы, дело которого широко освещала пресса в 2007 году. А дело Киза обещало стать еще более громким. Исчезновение Саманты Кениг стало темой общенациональных новостей. Имена участников процесса попадут в средства массовой информации во всех штатах. Дело уже упоминалось в телевизионных документальных фильмах. На этом можно построить себе карьеру.

Пэйн и Белл могли бы прочитать Фелдису краткий курс искусства проведения допроса. А толку?

Джефф Белл был повергнут в такой же шок. Он сталкивался в Анкоридже с разными манипуляциями, но никогда ни с чем подобным. Все рвались оказаться в помещении для первого допроса (понятно, почему), и даже представлялось, что единство дела и поиски восемнадцатилетней девушки все же имеют первостепенное значение.

Белл обсудил это с Пэйном. Как ни были они встревожены, сошлись на том, что для них существует единственная возможность: постараться как можно лучше натаскать Фелдиса. Тот факт, что у прокурора был тонкий и пронзительный голос в противоположность пропитанному виски и никотином басу Пэйна или открытому, хрипловатому, но смягченному юго-западным акцентом баритону Белла, определенно представлял собой еще один недостаток. Фелдис прежде никогда не сидел по другую сторону стола от отпетого негодяя, уверенного, что он умнее всех. Они все думают, что умнее тебя, и это была еще одна сторона допроса, которую важно внушить Фелдису.