В краю солнца - Тони Парсонс

Господин Ботен снова вышел из дома, держа в руках какую–то одежду — чистую, зеленую, аккуратно сложенную. Он протянул ее мне, и я увидел, что это легкие штаны вроде тех, которые он постоянно носил. Старый таец кивнул на мои джинсы, и я внезапно почувствовал, насколько не подходят они для жизни на острове.

— Я выхожу из дома с рассветом, — произнес господин Ботен.

Я кивнул, и он вернулся к себе.

Я вошел в дом, где Кива с Рори кормили собаку.

— Поест, и чтобы духу его здесь больше не было, — сказал я, но они не подали виду, что слышат. — Я серьезно.

Я тронул сына за плечо, и он поднял на меня глаза.

— Ты все еще на меня злишься?

— Я и не злился, — ответил он и снова занялся собакой. — Просто волновался.

Тем вечером на Бангла–роуд я встретил молодого сержанта Сомтера.

Он стоял на другой стороне улицы рядом с полицейской машиной и наблюдал за двумя австралийцами, которые ссорились у входа в «Безымянный бар». Несмотря на быстро сгущающиеся сумерки, на нем были темные очки, как у Тома Круза в фильме «Лучший стрелок». Сержант хотел выяснить, насколько австралийцы пьяны и не пора ли вмешаться, а потом увидел меня на мотоцикле и подошел.

— Мы получили на вас досье, — сказал он. — Когда вы уехали.

Сержант Сомтер рассмеялся и покачал головой, словно не мог до конца поверить, что я так легко отделался.

— Пришли досье на всех сотрудников. Уже после того, как вас отпустили.

С неба начали падать капли — крупные, мягкие, теплые. Полиэтиленовый зонтик был со мной, но я его не раскрыл.

— Я знаю, что вы сделали у себя на родине, — продолжил сержант Сомтер. — Знаю, в какую историю попали.

— Я не сделал ничего плохого — просто защищал свою семью.

— Мы оба знаем, что вы сделали, — ответил он.

Австралийцы принялись дубасить друг друга, беспорядочно размахивая руками. Какое–то время они еще дрались, а потом оба полетели в канаву. Миниатюрная женщина в коротенькой юбке подняла визг, опасно раскачиваясь на невозможно высоких каблуках. Несколько туристов с довольными ухмылками на лицах остановились поглазеть на потасовку.

— Я больше не желаю вас видеть, — произнес сержант Сомтер и расправил плечи, готовясь заняться австралийцами. — Так что поезжайте домой. Просто поезжайте домой.

И он не имел в виду пляж Най — Янг.

Домой я попал после полуночи. У соседей свет не горел, на нашем крыльце Тесс оставила для меня лампу. В тусклом желтом свете я видел, как собака подняла ко мне мордочку, словно хотела проверить, есть ли у меня сердце. Когда я поставил мотоцикл в сарай и вернулся, она сидела все на том же месте и терпеливо ждала.

— Пошли, Мистер, — сказал я, поднял песика на руки и внес в дом.

Лондон.

Ночь, когда все пошло прахом.

Я несколько часов проторчал в аэропорту — рейс задержали, — и, пока отвез клиента в отель и добрался до дома, наступила глубокая ночь — тот краткий отрезок времени, когда кажется, будто весь город спит.

Едва войдя в дом, я сразу почувствовал, что откуда–то тянет холодным воздухом, и у меня перехватило дыхание. Я уставился в непроницаемую тьму гостиной и с леденящей уверенностью понял: что–то не так.

На мне была форма, упорно хранившая запах сигарет какого–то неведомого шофера, сколько бы раз ее ни сдавали в химчистку, и фуражка, которую я обычно срывал с головы, едва перешагнув порог. Но той ночью я ее не снял. Я просто стоял и вслушивался в тишину, по–прежнему сжимая в руке ключи от остывающего на подъездной дорожке служебного лимузина и ощущая на лице поток холодного воздуха.

Жена и дети спали. Несомненно, спали.

Я выдохнул — наверное, просто выпил слишком много кофе и устал после долгого дня за рулем, вот нервы и пошаливают. По пути к выключателю я задел ногой упавшую фотографию.

Я поднял ее и увидел, что через все стекло идет зубчатая трещина, похожая на молнию. Фотография была сделана всего два года назад — удивительно, как сильно изменились с тех пор дети. Кива смеялась и манила слона бананом, а Рори стоял позади нее и с немым обожанием наблюдал, как животное тянет хобот за лакомством.

Что–то завозилось у моих ног. Я нагнулся и сгреб в ладонь подергивающийся комочек шерсти. Я показал хомяку разбитое стекло, и он виновато посмотрел на меня своими глазками–бусинками.

— Что, Хэмми, опять разносишь дом?

Когда я поставил его на пол, в саду за домом включился сенсорный прожектор. На лужайке совершенно неподвижно стояла лиса и внимательно смотрела на меня сквозь стеклянные двери.

Я заметил, что они открыты.

Двери открыты.

Вот откуда тянет сквозняком. Я почувствовал, как струя уличного воздуха холодит мое внезапно покрывшееся потом лицо.

Лиса была молодая, тощая, но держалась так, будто все здесь принадлежало ей. Глаза горели в темноте двумя желтыми фонарями. И никаких признаков страха.

Прожектор погас. Тень лисы скользнула по садовой ограде и исчезла в ночи. Еще мгновение я стоял как вкопанный, не понимая, что происходит и что мне делать.

А потом бросился наверх, зовя ее по имени:

— Тесс!

Дверь в детскую была открыта. На пороге в одном халате стояла жена. В руке она держала угрожающего вида нож, с которым мы занимались дайвингом за несколько лет до рождения детей. Коралловые рифы, экзотические рыбы и Тесс в гидрокостюме — вот что мне вспомнилось при виде этого ножа. Я и не знал, что его до сих пор не выбросили.

Вдали завыла и стихла сирена. Я перевел взгляд с ножа на лицо Тесс, но она отрицательно покачала головой.

— Это не к нам, — тихо произнесла она. — Я вызвала полицию только что.

Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.

— Может, это просто лиса, — проговорил я.

— Нет, Том, это не лиса.

Из складок ее халата, словно по волшебству, вынырнули наши двойняшки, такие не похожие друг на друга — и не только из–за круглых, как у Гарри Поттера, очков мальчика и длинных волос девочки. Они встали по бокам от матери и прильнули к ней. Глаза у обоих слипались. Рори старался не расплакаться.

— Может быть, они ушли, — сказала Тесс.

— Кто? — спросила Кива. — Кто ушел, мама?

— Может быть, — ответил я и начал спускаться на первый этаж, однако на верхней ступеньке остановился, услышав за спиной хлюпающий звук, как будто кто–то сглатывал слезы. Я знал, что это Рори, и оглянулся на него. Мне хотелось что–нибудь ему сказать, но нужные слова не приходили.