Опальная красавица - Елена Арсеньева

– Ох ты, стыть какая, – пробормотал Лавр. – Да ништо,барыня, с рассветом ветер непременно утихнет.

– С рассветом?! – вскричала Елизавета. – Ты что же думаешь,нам тут еще до ночи сидеть?

– До ночи! – вздохнул Лавр. – Кабы до ночи, так еще спасибоскажешь!

Ничего не попишешь, старый кучер умел утешить... Впрочем,Елизавета понимала, что он побольше ее понимает в дорогах и погоде, потомуследует довериться его опыту. С голоду они, конечно, не умрут; вдобавок водкаесть. Но где набраться терпения?

Она переменила позу, поджав под себя ноги, и сказала:

– Выпей водки, Лавр, да вздремни, что ли. А я покараулю.Если что, разбужу.

Лавр не заставил себя уговаривать. Вообще слуги Елизаветыобходились со своей слишком задумчивой и чересчур уступчивой барыней без церемоний.Тяпнув стаканчик-другой из погребца, закусив пирожком, Лавр и впрямь мгновеннозаснул, уткнувшись в уголок. По счастию, спал он тихо, без храпа, не мешаяграфине незряче глядеть в быстро темнеющее окошко и думать свою тяжкую думу.

...Миновал уж месяц с того дня, 29 августа, который вновь,как четыре года назад, изменил жизнь Елизаветы. Воротясь поутру с кладбища,она, конечно, не застала Вольного; зато прямо с порога ей в ноги повалиласьревущая Улька, бормоча, что бес попутал... Она, конечно, была готова и кпощечинам, порке, ругани, крикам, но только не к тому равнодушию, с какимбарыня отшвырнула ее ногой и, проронив: «В Любавино!» – не обмолвилась с неюбольше ни словом. Как ни рвалась к ней Улька, как ни выла под дверью, Елизаветане пожелала ее видеть. Она не чувствовала к глупой девчонке ни злобы, ниревности – просто брезгливость. Конечно, вся вина за сию случку лежала наВольном. Улька просто попалась ему под руку, как та молодка на Макарьевскойгауптвахте, как множество иных-прочих баб и девок (а они были несомненно!). Каксама Елизавета, в конце концов... Происшествие на кладбище так изнурило ее, чтоона просто не в силах была болеть двумя болезнями враз. Избавившись от Ульки,вздохнула свободнее, отдавая себе, впрочем, отчет, что, когда б не история сВольным, она не скоро смогла бы забыть пожары в церквах, знак серебряного венцаи убийство Федора. То есть два потрясения друг друга взаимно уничтожили, давЕлизавете возможность занять свою бедную головушку иными мыслями.

Она более всего думала о Лисоньке и Эрике фон Тауберте,гадая, что же произошло с ними в тот роковой день, как вдруг воспоминаниепронзило ее: Алексей-то Измайлов приезжал в Нижний из своего имения,расположенного близ Починок!..

От этой мысли сердце так заколотилось, что Елизаветапринуждена была зажать его рукой. Данила сказал: «Бог весть куда она уехала,вроде как в Починки...» Конечно, в Починки! Ведь вполне возможно, что бегствоЛисоньки и Тауберта почему-то расстроилось, и Алексей вновь встретился с той,которую любил. А ежели на сей раз его ухаживания имели успех? Он мог скрытьсвое венчание и увезти Лисоньку в Починки. Если не сам, то через родственника,слугу, через отца, князя Измайлова, наконец! А уж как судьба забросила егопотом на галеру «Зем-зем-сувы» и заставила назваться Лехом Волгарем, остаетсятолько гадать. Да и... полно, Алексей ли был там? Не ошиблась ли Елизавета,приняв Леха Волгаря за свою неизбывную любовь?

От этой догадки она ощутила разом и облегчение, и печаль ипостаралась от них отмахнуться, как от всего неприятного. Что проку мучитьсянесбыточными мечтаниями? Ей на днях исполнилось двадцать три года. У нее дочьрастет. И столько пережито!.. Пора взрослеть, пора брать судьбу в свои руки, ане подчиняться с готовностью ее прихотям! Вот Елизавета и задумала начать новуюжизнь с поездки в Починки и поисков Лисоньки.

Но задумать – одно, решиться – другое, а собраться – и вовсетретье. Поэтому отправилась она в путь только на Покров день... И вот сидиттеперь в выстуженной карете, глядя во тьму, клубящуюся за окном, силясь унятьозноб, пробирающий до костей. Смешнее всего, что она даже толком не знает, кудаехать! Надеялась расспросить дорогу к измайловскому поместью, добравшись доПочинок, а теперь что же?

Кажется, Елизавета задремала, а может быть, и нет. Во всякомслучае, она поймала себя на том, что сидит выпрямившись, уставясь широкооткрытыми глазами во мрак, где только что мелькнуло нахмуренное лицо Алексея,вслушиваясь в отзвуки его голоса: «Метель кончилась! Проснись!..»

Она проснулась. Чистая, звездная, искрящаяся снегом ночьрасстилалась вокруг, совсем недалеко маячил огонек, который тоже можно былопринять за звезду, когда б он не дрожал, раскачиваясь и маня, словно нектопосылал знак спасения заблудившимся путникам.

Елизавета вскочила, невольно вскрикнув от ломоты в затекшемтеле, кинулась к Лавру, который все еще спал, уткнувшись носом в стенку. Стоилонемалых трудов растолкать его и внушить, что сей путеводный свет не продолжениесна, не дьявольское наваждение, а действительность.

Но уж когда Лавр осознал сие, угомону ему не стало. Онвывалился из кареты, взлетел на козлы, благим матом гаркнул на застоявшихся,обмерзлых лошадей и погнал их так, что Елизавета, исстрадавшись от тряски,непременно велела бы ехать потише, когда б ей самой не хотелось поскореедобраться до жилья.

* * *

И все-таки, казалось, минула вечность, прежде чем призрачныйогонек превратился в большой фонарь, подвешенный к перекладине высоких ворот ираскачиваемый ветром. Как ни ждали встречи с ним путники, это все же произошловнезапно. Лавру едва удалось уберечь упряжку от столкновения с оградою; вследующее мгновение он выправился и направил повозку в ворота. Лошади, почуявотдых, рывком одолели подъездную аллею и замерли у крыльца, на коем светилсяеще один фонарь. Его держал невысокий человек в кожушке, наброшенном на ливрею.Он проворно сбежал с крыльца, распахнул дверцу кареты и, протягивая Елизаветеруку, проворчал – в голосе его с укоризною мешалось искреннее облегчение:

– Ласточка моя, Елизавета Михайловна! Статочное ли делостоль загулять? А что одна? Неужто князь вас без призору отпустил? Он, поди,последние волосья на себе вырвал! – Но поток добродушной воркотни вдругпрекратился, и лакей разинул рот при виде незнакомки, вышедшей из кареты изамершей, не спуская с него изумленных глаз.

Откуда он мог знать ее имя? Ее настоящее имя?

Эта мысль была первая, мелькнувшая у Елизаветы. Ото всех,кроме Татьяны с Вайдою, она таила свое родство с Измайловыми, и люди ееименовали по отчеству Васильевной: ведь Елагина звали Елагиным. Однако князяИзмайлова звали Михайлом Ивановичем, и этот незнакомый слуга был первымчеловеком в жизни, назвавшим ее истинное имя – Елизавета Михайловна!