Ветер в ивах - Кеннет Грэм

Через рыночную площадь, где легкомысленные обыватели, готовые помочь тем, кого ловят, но беспощадные к тем, кого поймали, забросали его насмешками, издёвками и гнильём; мимо улюлюкавших школьников, чьи ангельские мордашки засветились от радости при виде взрослого джентльмена, которого «Смотрите, смотрите! Сцапали!»; на гулкий подъёмный мост, под острыми пиками поднятой решётки, под тяжкие своды каменного замка, древние башни которого вонзались в серое небо; мимо часовых, кашлявших с угрожающим сарказмом, ибо только так могли они, находясь на посту, выразить отвращение и ненависть к преступлению; мимо ухмылявшейся солдатни, в тесных караульнях проводившей время между дежурствами; вверх по стёртым ступеням винтовых лестниц, мимо закованных в латы рыцарей, бросавших грозные взгляды из-под забрала; по переходам и галереям, где свирепые псы рвались с привязи и когтили воздух в усилии дотянуться до него; мимо замшелых стражников, которые, прислонив алебарды к стене, зевали над кружками чёрного эля; дальше, дальше, мимо камеры пыток, мимо выхода на эшафот – и, наконец, перевели дух у входа в мрачный каземат в самой глубине крепости. Там, покручивая на пальце связку огромных ключей, сидел старик надзиратель.

– Кр-ровь Господня! – прорычал сержант полиции, сняв шлем и отирая пот со лба. – Очнись от дрём, вояка! Мною доставлен к тебе сей скверный Жаб, злодей лукавый и строптивый. Наблюдай же, и стереги его неусыпно, и знай, старик, что ты за него головой отвечаешь. А не сумеешь обуздать его – то горе твоим сединам и провалиться вам обоим в Тьму Преисподнюю!

Тюремщик угрюмо кивнул и старческой иссохшей рукой взял узника за плечо. Заскрежетал в замке ржавый ключ, и бедный несчастный Жаб оказался ввергнут в самую мрачную камеру самой неприступной тюрьмы, сооружённой много веков назад в самом сердце доброй старой Англии.

В прибрежных кустах насвистывала пеночка. Солнце село, но небо ещё льнуло к западу, играя снопами лучей, которые померкший день бросал через грань заката. Запёкшаяся корка сухой жары таяла и растворялась при лёгком прикосновении прохладных пальцев ночи. Не в силах отдышаться после жгучего дня, Крот лёг на лавку и стал ждать приятеля. Он провёл день у реки, а Крыс с самого утра ушёл к Выдру. Когда Крот вернулся, дом был пуст и тёмен. Крыс, видимо, засиделся у старого друга. Было ещё слишком жарко, чтобы влезать в нору. Крот растянулся на свежей охапке сена, заново перебрал в памяти события дня и пришёл к выводу, что день не зря прожит. Вскоре из густой травы послышались лёгкие шаги Крыса.

– О сладостная прохлада, – устремив на реку рассеянный взгляд, сказал Крыс, умолк и задумался.

Немного погодя Крот спросил:

– Остался у них ужинать?

– Пришлось, – сказал Крыс. – Они и слышать не хотели, чтоб я ушёл. Ты ведь знаешь их доброту. Всё время старались занять меня, а я всё время чувствовал себя лишним. На самом деле им было не до меня, хоть они этого и не показывали. Знаешь, Крот, боюсь, что там дело плохо. Маленький Портли опять исчез, а ты знаешь, как его родители любят.

– Опять исчез малыш? – переспросил Крот. – Ну и пусть, что здесь такого страшного? Он же всегда то убегает, то пропадает, то появляется, с ним вечно хлопот полон рот, но ни разу ничего серьёзного не случилось. Здесь его все знают и любят, как, впрочем, и самого Выдра. Наверняка его кто-нибудь найдёт и доставит домой в целости и сохранности. И мы с тобой сколько раз на него натыкались вдали от дома, весёлого и всегда занятого своим делом!

– Так-то оно так, – хмуро отвечал Крыс, – но на этот раз всё серьёзнее. Его нет уже несколько дней, родители обыскали всё, что могли, но не нашли ни следа, всех расспросили, и никто ничего не знает. Выдр взволнован по-настоящему. Из его слов я понял, что Портли ещё не научился плавать как следует. Река сейчас полноводна, а здесь неподалёку плотина, и это место всегда притягивало малыша. Не говоря уже про ловушки, капканы… Ну, ты понимаешь, Выдр не станет поднимать панику по пустякам. Когда я уходил, он вышел вместе со мной, сказал, что хочет глотнуть воздуха и размять ноги, но я-то видел, что ему не по себе, и по дороге всё у него выспросил. Хочет просидеть ночь у переправы. Знаешь, где была переправа, пока мост не построили?

– Знаю, конечно. Но почему именно там?

– Он помнит, что у каменистого мыса он учил Портли плавать, потом ловить рыбу. Малыш поймал свою первую рыбку именно там – и так гордился! Это его любимое место, и Выдр думает, что когда он вернётся оттуда, где он сейчас (если вообще он сейчас где-нибудь есть, бедняжка!), так он, может быть, туда придёт или, проходя мимо, задержится поиграть. Выдр там все ночи просиживает, на всякий случай, понимаешь – просто на всякий случай!

Они помолчали, думая оба об одном: как одинокий зверёк грустно свернулся у переправы, чтобы просидеть там всю ночь напролёт – на всякий случай. Потом Крыс сказал:

– Пожалуй, пора укладываться. – Сказал и не двинулся с места.

– Послушай, Крыс, – заговорил Крот, – я просто не могу: как это – укладываться, заснуть и ничего для Выдра не сделать, пусть мы даже ничего не можем сделать особенного?! Возьмём сейчас лодку и поплывём вверх по реке. Через какой-нибудь час выйдет луна, и мы ещё раз всё обшарим – всё лучше, чем спать и… и ничего не делать.

– Я сам думал об этом, – кивнул Крыс. – Не та нынче ночь, чтобы спать ложиться. Да и рассвет недалёк уже, можно будет узнать у птиц свежие новости.

Они взяли лодку. Крыс грёб, Крот осторожно правил. Осторожность требовалась всё время, потому что тени от кустов и деревьев, падая на воду, начинали казаться чем-то столь же плотным и неподатливым, как сами берега. Только узкая дорожка вдоль стрежня отражала в небо слабое ночное свечение. Тёмная, казавшаяся пустынной ночь была полна голосов, шуршания и шорохов, ясно говоривших, что маленькие полуночные обитатели реки не спят, заняты своими делами и угомонятся только с рассветом. Голоса и звуки реки тоже были слышны отчётливее, чем днём, её бульканье и всплески раздавались неожиданно рядом, и то и дело зверьки оборачивались на оклики чистых отчётливых голосов.

Линия горизонта, ясно различимая на фоне неба, вдруг начала фосфоресцировать. Серебряное сияние становилось всё ярче, ярче, и наконец медленно и величаво над краем земли всплыла луна, прошла сквозь туманы и выкатилась целиком. Тотчас им вновь открылись широкие луга, тихие ночные сады и сама река во всей своей ширине, от одного берега до другого. Всё было как на ладони, нигде не осталось ничего страшного или таинственного, везде было разлито почти дневное сияние – но только почти. Всё преобразилось. Все старые знакомцы появились в новых обличьях, как будто успели незаметно переодеться и теперь ждали со смущённой улыбкой, узнают их или нет.