Двухместное купе - Владимир Кунин

— Что?

— Я говорю — давненько ты по Москве не ездил! Катаешься по своим вылизанным немецким автобанам и чистеньким баварским улочкам и в ус не дуешь. А мы тут как в прифронтовой полосе: днем по три часа в пробках торчим, на говно исходим, а вечерами носимся как умалишенные. Тем более что мы с тобой оба опаздываем! Ты — на поезд, я — на съемку. Хорошо еще, что у меня смена ночная, а то я и в аэропорт не приехал бы. Я ведь тебя даже проводить не смогу. Кстати, а почему ты не сразу в Петербург, а с заездом в Москву?

— На Ленинград билетов не было. — В.В. устало глазел по сторонам. — Ты мою рукопись издателям передал?

— Даже аванс за тебя получил и уже перевел на твой мюнхенский счёт.

— Сработала моя доверенность, проштемпелеванная русским генеральным консулом?

— В лучшем виде! — Но тут бородач встревожился: — Может быть, я поторопился с банковским переводом и тебе деньги здесь нужны?

— Плюнь. Есть у меня деньги...

— Слушай, Вовик, раскрой жгучую тайну — какого хрена ты расплевался с питерскими издателями и переметнулся в столицу? — спросил бородач. — Они же черт-те сколько тебя издавали и переиздавали...

— Я не расплевывался с ними. Я просто тихо унес ноги.

— Но почему?!

— Видишь ли, они так долго и мелочно обманывали меня, а я так долго и тоскливо делал вид, будто верю им, что они перестали даже скрывать свое презрительное отношение ко мне, как к заграничному недоумку. Который сочинить еще что-то способен, а вот врубиться в тончайшие нюансы истинно «деловой жизни сегодняшней России» — ну, нипочем не в состоянии!

— Тогда на кой хрен ты сейчас мчишься в эту колыбель трех криминальных революций?! — удивился бородач. — Оставайся в Москве, я устрою тебя в «Пекине» — площадь Маяковского, пуп Москвы, четыреста метров от ресторана Дома кино, где ты в свое время оставил кучу денег, по старому пересчету — штук пятнадцать «Жигулей». Этот ресторан сейчас переживает не лучшие времена, так что тебе там все будут очень рады! На кой черт тебе Питер?

— А внучка Катя? А оплатить ее очередной институтский семестр? А пошляться по Репино? А поваляться в собственной, а не в наемной квартире, на своей старой, продавленной тахте?.. Поглазеть настоящие программы русского телевидения, где разговаривают если не всегда грамотно, зато исключительно на нашем родном, великом и могучем... — вяло возразил В.В.

— По-моему, ты это все себе напридумывал! — сказал толстый бородатый Андрюха. — Оставайся! Завтра я отосплюсь после ночной съемки, и мы с тобой, старикашка, завьемся веревочкой!..

— Наверное, я действительно что-то себе напридумывал, — согласился В.В. — Кроме внучки Кати. Скорее всего я только из-за нее и еду туда...

— Уважаю, — сказал бородач. — А что ты там плел в аэропорту этим ребятам с телевидения? «Последний Дом творчества»... То-се, пятое-десятое...

— Знаешь, Андрюша, за последние тринадцать лет моего мюнхенского бытия кто только не брал у меня интервью! И наши, и немцы, и американцы, и французы, и итальянцы... И все задавали один и тот же вопрос: «Почему вы живете в Мюнхене?» И поначалу я тупо и подробно объяснял, что это временно и вынужденно. Что когда моей жене Ире в ленинградском Институте онкологии собрались делать вторую операцию по поводу рака груди, то меня попросили обязательно принести перевязочный материал — у них его не было. И я принез. А после операции заявили, что у них нет медикаментов для проведения химиотерапии. Профессор, который ее оперировал, сказал мне тогда открытым текстом: «Хочешь, спасти жену — увози ее отсюда!» Я улетел в Мюнхен к министру культуры Баварии, показал ему свои книги на семнадцати языках, изданные в двадцати трех странах, всю германскую прессу о моих книжках и фильмах и все справки из Института онкологии, переведенные на немецкий язык. И на следующий день мы получили бессрочные визы. Потом, уже в Мюнхене, у нее была еще одна — третья! — пятичасовая операция: метастазы в печени... И меня там никто не просил принести в клинику бинты и вату. Теперь, как ты знаешь, она жива и здорова... Вот почему я по сей день живу в Мюнхене. Ты хотел, чтобы я ЭТО все рассказал тем двум телевизионным паренькам в Шереметьево?

— Прости меня, — тихо сказал толстый бородач.

— Жаль, что ты сейчас не можешь выпить со мной за ее здоровье, — усмехнулся В.В.

Он раскрыл свою спортивную сумку, вытащил бутылку «Бифитера», отвинтил пробку, сделал хороший глоток из горлышка и сокрушенно сказал, утираясь рукавом:

— Ну ведь покупал джин, склеротик старый! Что стоило еще и тоник прихватить?

* * *

... А потом, издалека, мы увидим, как этот «форд» подкатит к Ленинградскому вокзалу, остановится в застывшем привокзальном автомобильном стаде и из «форда» вылезет человек в красной рубашке и кожаной курточке, с большой спортивной сумкой через плечо.

«Форд» сорвется с места и мгновенно вольется в вечерний поток Комсомольской площади...

...а маленькая фигурка В.В. еще чуточку задержится, глядя «форду» вослед, а потом неспешно побредет к вокзальному входу...

Перрон был еще почти пуст, двери вагонов закрыты.

Одетые в одинаковую форму носильщики составили свои тележки в круг, покуривали и трепались с милиционерами, вооруженными короткими автоматами.

В.В. шел по пустынному перрону, поглядывал на часы.

Остановился у компании носильщиков и милиционеров, спросил, указывая на состав «Красной стрелы»:

— Не скажете, когда посадку объявят?

Обладатели тележек и автоматов без малейшего интереса молча оглядели старого В.В. в красной рубашке и джинсах, и только через паузу кто-то ответил:

— А у их — демократия! Кажный день по-разному. Когда за двадцать минут до отхода, когда за полчаса. Как Бог на душу положит.

— Погуляй, дедок, погуляй. Подыши свежим воздухом, — посоветовал В.В. молоденький милиционер и ласково погладил свой автомат по пластмассовой рукоятке.

В.В. посмотрел на вооруженного мальчишку тяжелым глазом и пошел к своему вагону.

Пожилой носильщик неодобрительно проворчал молоденькому милиционеру:

— Ты как с людями разговариваешь, лимита необученная?! Ты чего с ним, коров пас у себя на Рязанщине? Какой он-тебе «дедок», раздолбай губастый? Ты чего ему «тыкаешь»? Не знаешь человека, а...

— Да ладно вам, дядя Петя! — рассмеялся молоденький милиционер. — Не видно, что ли? Ему на погост пора, а он в красную рубаху вырядился! Клоун какой-то старый, да еще и поддатый...

— А чем он поддатый, ты не унюхал? — со знанием дела возразил пожилой носильщик. — Ежели по запаху судить, так он, может, депутат Государственной думы... Может, из Администрации Президента. Или олигарх какой!

— Скажете тоже... — перетрусил молоденький с автоматом.