Прекрасная голубая смерть - Чарльз Финч

Ленокс и леди Джейн соседствовали на Хэмпден-лейн, проживая бок о бок в ряду серых каменных домов в крохотном переулке сразу за Сент-Джеймским парком в районе Мэйфер. Уже некоторое время Мэйфер считался самым фешенебельным адресом в Лондоне, включив Пиккадилли-серкус в самое свое сердце — и тем не менее Ленокс решил поселиться тут только из-за близости парка, куда ходил с отцом, когда был ребенком.

Парк окружали дворцы: Букингемский дворец слева, Сент-Джеймский дворец справа и Вестминстерский дворец, более известный как Парламент, прямо впереди. Как и многие другие лондонские парки, свою жизнь он начал, как угодье, где Генрих VIII стрелял оленей, но Карл II, которым Ленокс восхищался в школьные годы, открыл его для публики и часто сам кормил там уток, имея возможность беседовать со своими подданными.

Всего лишь тридцать лет назад каналы были превращены в озера, в озерах обитали лебеди, берега обсадили красивыми ивами. Зимой люди катались там на коньках, а летом прогуливались по ослепительно зеленым газонам, и в любое время года почти каждый вечер Ленокс гулял там — во всяком случае, когда не расследовал очередное дело.

Глядя в окно своей библиотеки, Ленокс видел, как трубы над Хэмпден-лейн, подобно его собственной, изрыгают клубы черного дыма, и он видел, что все дома ярко освещены, а внутри либо подают чай, либо как раз заканчивают чаепитие.

Он отошел от окна и сказал себе, что через несколько минут подчинится требованию записки. Может быть, у Джейн хотя бы найдется для него еще чашечка чая. А пока Грэхем занимался его вещами, он подобрал газету и с горячим интересом почитывал про выпады, которыми обменивались Дизраэли и Рассел, поскольку заседания Парламента как раз начались.

Даже его жалкие сапоги, которые весь день подводили Ленокса, преодолели коротенькое расстояние до соседней двери, почти не промокнув заново. Он принялся стучать в эту дверь, бодро выкликая: «Леди Джейн!» в окно сбоку.

В качества Ленокса, которые позволили ему в его эпоху стать, пожалуй, самым выдающимся детективом-любителем, входила, в частности, его память. Он без малейшего напряжения припоминал места совершения преступлений, лица и уж тем более записки своих друзей. Записка леди Джейн гласила:

Милый,

ты не заглянешь до ужина, где-нибудь в начале седьмого? Кое-что случилось. Пожалуйста, Чарльз.

Твоя верная и т. д.

Джейн.

После секундной тревоги Ленокс решил сохранять спокойствие. Близкие друзья посылают подобные записки друг другу по самым пустячным поводам. Он все больше приходил к убеждению, что это так и есть: какая-нибудь из ее племянниц влюбилась в неподходящего человека, какой-нибудь из ее племянников влез в карточные долги — обычные причины, когда она искала совета у Ленокса.

Дворецкий леди Джейн был неимоверным толстяком по фамилии Керк. Он поступил к ней на службу тогда же, когда Ленокс нанял Грэхема, и с той поры дворецкие поддерживали тесную дружбу, хотя Грэхем как будто давал понять, что чуть-чуть не одобряет обжорство Керка. Теперь Керк открыл дверь на стук Ленокса с более озабоченным видом, чем обычно, и проводил его в гостиную, где леди Джейн сидела в ожидании.

Она была очень миловидной женщиной, почти бледной, с темными волосами, розовыми щеками и алыми губами. Ее глаза были серыми, часто словно посмеивались, но никогда не бывали саркастическими, и в них светился ум. Она была в обычной своей белой блузке и в серой юбке.

Ее мужем был капитан лорд Джеймс Грей, граф Дийр, и она вышла за него, когда им обоим было по двадцать. Почти сразу же он погиб в схватке на индийской границе, и с тех пор она жила в Лондоне одна, хотя часто гостила у своих родных, которые были соседями Леноксов в Сассексе.

Второй раз замуж она не вышла и считалась одной из законодательниц лучшей части высшего света. Таково было уважение к ней, что никто не осмеливался даже шепотом задать вопрос о ее дружбе с Леноксом, которая была долгой и очень близкой — пожалуй, самой близкой и в ее жизни, и в его, но, безусловно, несколько странной, учитывая общепринятые ограничения, управлявшие отношениями между мужчинами и женщинами. Ленокс полагался на нее как на умнейшую и добрейшую из всех, кого он только знал.

Гостиная леди Джейн была эквивалентом библиотеки Ленокса, и он наизусть мог бы перечислить все, в ней находившееся. Довольно широкая комната, тоже выходившая окнами на улицу. Правую сторону увешивали картины с сельскими пейзажами, а в дальнем конце был камин, почти достигавший потолка, с бронзовой статуей герцога Веллингтона на каминной полке, слева же стояло бюро. На середине комнаты располагались кушетки, и на одной из них, розовой, всегда сидела леди Джейн.

И она сидела там, когда вошел Ленокс.

— Ах, Чарльз! — сказала она, вставая и бросаясь к нему.

Дело было не в заблудшем племяннике, сразу понял он. Произошла какая-то серьезная беда. Он взял ее руки в свои и подвел к кушетке.

— Ты уже пила чай? — спросил Ленокс.

— Нет, я совсем забыла, — ответила она. — Керк…

Она умолкла и поглядела на Чарльза, все еще сжимая его руки.

— Керк, — сказал он дворецкому, по-прежнему стоявшему в дверях. — Принесите нам два стаканчика теплого бренди. И пусть кто-нибудь займется камином. А затем принесите нам чаю и чего-нибудь перекусить.

— Слушаю, сэр.

Ленокс посмотрел на леди Джейн и улыбнулся ей.

— Все будет хорошо, дружище.

— Ах, Чарльз, — снова сказала она с отчаянием.

Вошел лакей и подал им по стаканчику в серебряной оправе. Леди Джейн осушила свой стаканчик, а затем и стаканчик Ленокса, который он отдал ей, а лакей тем временем орудовал кочергой в камине. Затем она заговорила:

— Нелепо, я знаю, но у меня такое ощущение, будто я в шоке.

— Что случилось, дорогая? — спросил Ленокс.

— Ты помнишь девушку по имени Пруденс Смит, Чарльз, мою горничную? Мы называли ее Пру.

Он помолчал, вспоминая.

— Нет, не помню, — сказал он.

— Месяца три назад она ушла в услужение к Джорджу Барнарду, потому что ее жених — один из его лакеев.

— И что с ней случилось?

— Она умерла, — сказала леди Джейн и допила последний глоток бренди в стаканчике, чтобы успокоить нервы.

— Я крайне сожалею, — отозвался он.

— Я знаю, — сказала она. — Это так ужасно!

— Тебе известна причина ее смерти?

— Мне кажется — яд. Вот что сообщила наша горничная. Это она услышала о случившемся.

— Убийство?

— Или самоубийство. Я не знаю.

— Ужасно!

— Не будет ли слишком…

— Ни в коем случае.

— Я надеялась…

— Конечно же, — сказал он.