Невеста для Зверя - Марианна Волгина

– Моя. Непослушная. Дикая. Интересно тебя будет… Учить…

Он проводит большим пальцем по моим губам, глаза Зверя горят бешено и жадно. Я сглатываю, и он внимательно отслеживает движения моего горла. Замираю, потому что чувствую, что по грани уже, что еще немного – и он мне в горло вцепится зубами…

– До свадьбы нельзя… – вспоминаю в последний момент нелепый аргумент.

Что нельзя? Кто ему запретит? Кто проверит?

Меня кинули ему в лапы, словно добычу хищнику, жертву Зверю… Кто вступится за меня?

Никто.

Мой дом. Мой любимый институт. Мои друзья в далекой цивилизованной стране…

Это все словно в другой реальности. Словно в чарующем легком сне.

А сейчас здесь, со мной происходит нечто ужасное. Неправильное. Чудовищное. То, чего не должно быть ни при каких условиях!

Но это есть.

Комната, украшенная в старинном стиле наших предков, горный водопад, без устали шумящий за узким окном-бойницей.

Жестокий Зверь, считающий, что я принадлежу ему.

– Нельзя, – неожиданно соглашается он, и я в первые мгновения даже не верю своим ушам. Может… Не все так безнадежно? Он меня услышал сейчас!

Радуясь, неловко веду плечами, пытаясь высвободить руки, но Зверь только усмехается, не позволяя этого, и, кажется, даже не замечая моих смешных попыток. Наоборот, прижимает ближе и начинает целовать с другой стороны, облизывать, прикусывать, утробно и мягко урча и жадно тиская здоровенной лапищей спину, ягодицы, задирая традиционное длинное платье, в которое меня нарядили перед сватовством.

– Вы что? Вы же сказали… Ах… – я не верю в вероломство происходящего! Он же сам сказал! Он же обнадежил! Он же…

– Брать нельзя, – смеется он и разжимает руки. От неожиданности я, до этого стоявшая на кровати и все равно не достающая ему до подбородка, в писком неловко валюсь опять на смятое покрывало. Зверь наклоняется и опирается здоровенными ручищами по обе стороны от моего лица, поставив одно колено между моих ног с задравшимся платьем, смотрит жадно в испуганные глаза и скалит белые хищные клыки, – брать нельзя, – повторяет. А затем добавляет весело, – играть можно.

И, не позволяя мне больше раскрыть рот в протесте, прижимается к губам жестким властным поцелуем.

Мир кружится в бешеном пестром водовороте, из которого мне не суждено выбраться…

– Нэй, я не понимаю, почему ты отказываешься?

Лаура с удовольствием лижет мороженное, щурится на яркое солнце, красиво отражающееся в острых шпилях католического Собора Всех Святых, который находится как раз рядом с нашим университетом.

Напротив, прямо возле крыльца, стоят ребята с соседнего факультета, посматривают весело на нас, переговариваются, кивая друг другу по очереди и явно подначивая подойти.

Я хмурюсь, прекрасно понимая, что Лаура это тоже все видит, но не делает попыток как-то предотвратить знакомство. Наоборот, разворачивается так, чтоб парням было лучше видно, и начинает демонстративно медленно сосать мороженое.

Это выглядит настолько пошло, вульгарно, что, увидь подобное мой папа, тут же надавал бы мне по щекам просто за то, что я рядом стояла с такой распутницей.

Торопливо отворачиваюсь, начинаю бормотать что-то про занятость, прикидывая, как бы побыстрее уйти отсюда, но Лаура перехватывает меня за локоть, смеется:

– Господи, девственница-одуванчик! Ну чего ты напугалась?

– Зачем ты так? Они же подумают, что ты… Предлагаешь?

– Ну и что? – удивляется она, как всегда поражаясь моей закомплексованности, – почему нет? Вон тот – очень даже ничего… Спорим, у него…

– Хватит, – торопливо обрываю я ее, по опыту зная, что, если не прекратить вовремя, то меня ждет очередная бесстыдная история ее похождений.

Нет, Лаура – хорошая девушка, она весёлая, общительная и добрая. Но, как и многие местные девчонки, слишком… Легкая на общение с парнями.

Или это я – слишком сложная.

Но мне по-другому никак, воспитание такое.

Папа и так с трудом поддался на мои и мамины уговоры, и отпустил меня учиться в университет, находящийся на другом конце Стокгольма. Он бы с большим удовольствием вообще не разрешал мне получать высшее образования, искренне считая, что женщине оно ни к чему. Школу закончила – и молодец. Читать, писать, считать, шить, знать основы домоводства, немного владеть компьютером, исключительно, чтоб разбираться в новомодных программах для настройки бытовой техники… И хватит. Большего девочке и не требуется.

Иногда я поражалась тому, как, при настолько закостенелых взглядах, его еще принимают в компании, где он работает начальником склада, да еще и считают отличным специалистом.

Похоже, все свои средневековые замашки он оставляет для семьи. Мама, вышедшая за него замуж по обычаям нашего народа еще в шестнадцать лет, настолько привыкла полностью подчиняться его словам и действиям, что даже переезд с Родины в другую страну не изменил ее нисколько.

А вот я, с пяти лет ходившая сначала в начальную школу в Стокгольме, потом в среднюю и, наконец, в старшую, уже мыслила по-другому.

Конечно, отец старался воспитывать меня в духе обычаев Родины, и я соблюдала их дома.

Но за порогом меня встречал другой мир.

И я не могла не замечать, насколько он отличается от того, что происходит под крышей родного дома.

К тому же отец все-таки понимал, что нельзя перегибать, если хочет оставаться на хорошем счету в европейской компании. Необходимо быть толерантным. По крайней мере, создавать видимость этого.

Потому я одевалась по-европейски, просто более закрыто, не допуская обтягивающей одежды, джинсов, коротких юбок, косметики и распущенных волос.

В целом, совершенно не отличалась от множества других своих сверстниц.

И никому особенно не распространялась об обычаях, царивших у нас в доме.

Потому Лаура, уже изучив за первый год обучения мои привычки и характер, все еще простодушно удивлялась стойкому нежеланию разговаривать и знакомиться с парнями. Для нее, легкой и веселой, это было странным и противоестественным.

Она меняла привязанности практически каждую неделю, с каждым новым приятелем проходила все от поцелуев и до… Всего того, что бывает между мужчиной и женщиной. И нисколько не считала, что делает что-то не так.

Периодически она пыталась меня знакомить с кем-то, тащить в новую компанию, но я была непреклонна.

Домой я возвращалась всегда в одно и то же время, если задерживалась в библиотеке или на консультации, обязательно предупреждала отца.

В семье я была единственным ребенком, и меня оберегали, как зеницу ока.