Пампа блюз - Рольф Лапперт

— Ну, тогда я спокоен, — говорю я.

Бабушку я знаю только по фотографиям. Она ушла от Карла еще до моего рождения. Почему он именно сегодня вдруг вспомнил о ней, для меня загадка. Словосочетание «еженедельный обзор» Карл явно придумал не сам. На обед у нас сегодня вчерашний шницель, позавчерашняя капуста, рис, сваренный во вторник, и мраморный кекс с прошлой недели. Так что сегодняшний обед действительно можно считать «еженедельным обзором».

— Не забудь про таблетки, — говорю я и придвигаю ему блюдце с таблетками.

— Спасибо.

Карл по одной кладет капсулы на язык и запивает их все разом водой.

Время от времени, не слишком часто, я представляю себе тот день, когда Карл умрет. Иногда, совсем редко, мне хочется, чтобы я пришел утром, а он уже лежит мертвый в постели. Если бы бабушка не бросила его, ухаживать за ним пришлось бы ей. Тот, кто утверждает, что мы вольны распоряжаться своей жизнью по своему усмотрению, ровным счетом ничего не понимает. И уж точно не знает, как это — целыми днями возиться с больным дряхлым дедом.

После обеда я выкатываю из сарая свой тук-тук. Года три назад я видел по телевизору репортаж об Индонезии, где по улицам разъезжают тысячи таких вот моторикш. Хорст, один из местных фермеров, отдал мне сломанный мопед. А я за это починил ему доильную машину. Я довольно хорошо разбираюсь в технике, кое-чему у Масловецки в гараже научился, что-то из книжек почерпнул. Три недели спустя я совершил пробную поездку на тук-туке. Украшать и разрисовывать его я начал уже потом и до сих пор еще клею на стены и крышу кабины все, что попадается под руку: монеты, осколки стекла, отполированные ветром и дождем, пластмассовые игрушки из упаковок мюсли, ненужные ключи, шахматные фигуры, домики улиток, колпаки от колес, белесый мышиный череп. Иногда Масловецки мне кое-что подбрасывает, или Хорст, или Вилли, или Отто. Например, красное стекло от задней фары уже не существующей машины, крышку от бутылки итальянского пива, запонку, жетон для собаки. Анна периодически дарит мне то украшенную дешевыми стразами брошку, то сломанную заколку для волос, блестящую на солнце. Каждую неделю добавляется что-то новое.

Я ставлю тук-тук в тенек и возвращаюсь в дом. Карл сидит в кухне на табуретке и рассматривает свои башмаки. Его руки лежат на коленях, все в морщинах и пятнах, покрытые синими венами. Я видел фотографии, где он еще молодой, такой здоровенный, крутой, с шапкой черных волос и ясными глазами, в которых нет ни тени сомнения или растерянности. Эти фотографии хранятся у него в шкафу в коробке, и мне с трудом верится, что на них тот же самый человек, который сейчас сидит передо мной и не может вспомнить, как завязывать шнурки.

Я стараюсь не думать об этом, хотя больше всего боюсь именно того, что когда-нибудь сам буду сидеть на этой проклятой табуретке и не смогу вспомнить ничего о своей жизни. Потому что ее у меня не было.

— Все очень просто, вот, смотри, — говорю я Карлу, опускаюсь на колени и завязываю шнурок на левом ботинке.

— Спасибо, — отвечает он.

— Второй давай сам.

Карл медлит, берет шнурок за концы, старательно их перекрещивает и останавливается, вспоминая, что же дальше.

— А теперь?

— Протянуть один под другим, — отвечаю я.

Как в замедленной съемке, Карл совершает несколько бессмысленных движений, кряхтя при этом так, будто делает тяжелую работу.

— Ладно, давай я.

Пока он не запутался окончательно, я отбираю у него шнурки и завязываю их сам.

— Спасибо, — говорит Карл.

Я надеваю Карлу на голову шлем, туго затягиваю ремень на подбородке и выношу ему коробку из-под печенья с клочками бумаги. И за это мой дед тоже меня благодарит.

В сарае стоит старый автобус марки «Фольксваген». На самом деле это наполовину проржавевший кузов под брезентовым навесом. Сиденья выставлены вдоль стены и прикрыты пустыми мешками из-под удобрений, кое-как защищающими их от пыли и земли, которую через щели наносит сюда ветер. Мотор лежит в деревянном ящике, словно в гробу. Раза два в месяц Масловецки притаскивает очередную запчасть, но иногда мне ничего не перепадает месяцами. При таком темпе я отремонтирую автобус не раньше чем к своему тридцатилетию.

Карлу к этому моменту будет уже девяносто пять. Когда он вот так стоит среди белого дня, в шлеме на голове, и беззаботно смотрит вдаль, как убеленный сединами космонавт, я легко могу представить себе, что он доживет и до ста.

Я помогаю Карлу сесть в кабину тук-тука и ставлю коробку из-под печенья ему в ноги.

— Куда мы едем? — спрашивает он.

Он уже раз двадцать сегодня спрашивал об этом.

— К Анне, — говорю я, и он улыбается, радуясь такой отличной новости.

Я сажусь на мопед и жму на педаль. Мотор заводится с первого раза. Не знаю, хорошая ли я сиделка, но механик из меня ничего.

Я останавливаюсь у магазина и выгружаю Карла. Сегодня с вылезанием из кабины у него совсем плохо, потому что он держит в руках коробку из-под печенья. Я забираю ее и поддерживаю Карла, чтобы он не упал. Однажды он у меня уже свалился, около года назад, когда я на минуту зазевался. Карл тогда вывихнул себе правую руку и целый месяц не мог самостоятельно чистить зубы. Для старика у него на удивление крепкие зубы. Было бы здорово, если бы его голова была в таком же отличном состоянии, как челюсти. Масловецки тогда продал мне электрическую зубную щетку, которая не один год простояла у него на полке в магазине. Он сделал мне скидку как для сотрудника, иначе такая штуковина была мне просто не по карману.

Карл боялся этого жужжащего прибора и отказывался открывать рот. Сначала я пытался уговорить его, но это не помогло. Кончилось тем, что я накричал на него, чтобы он прекратил вести себя как малый ребенок. Тогда он закрыл глаза и открыл рот. Вся процедура так напугала его, что он замер в оцепенении. Карл выглядел как сумасшедший, как эпилептик, у которого изо рта идет пена. На следующий день я снова чистил ему зубы электрической щеткой, и опять он вел себя так, как будто я собираюсь его убить. Так продолжалось недели две. А потом по телевизору показали рекламу, в которой женщина чистила зубы электрической щеткой, и с этого момента Карл признал ее. Когда щетка впервые зажужжала у него в руке, он немного испугался, но потом захихикал, с восторгом наблюдая, как зубная паста разлетается в разные стороны.

Продуктовый магазин в Вингродене одновременно является парикмахерской и почтой. В витрине стоит запылившаяся модель парка отдыха с палатками, железной дорогой, колесом обозрения и нарисованным озером, на котором лежат маленькие лодочки и мертвые насекомые. На стекле — полустертая надпись желтыми буквами: ПРОДУКТОВЫЙ МАГАЗИН МАСЛОВЕЦКИ, ПОЧТА. На двери приклеен написанный от руки плакат: СТРИЖКА ПО ТРЕБОВАНИЮ.

В магазине продаются консервы, суп в пакетиках, поздравительные открытки, свечи, гвозди, карандаши, лопаты и тысяча разных вещей, которые однажды могут понадобиться тому, кто живет здесь. На полках есть и бесполезные штуки: одноразовые фотоаппараты и надувные подушечки, которые люди берут с собой в самолет. У нас в деревне никто никуда не ездит.