Плачь, детка, плачь - Дон Бот

твою шею и стону напротив твоей кожи, прежде чем впиться зубами, и ты шипишь.

Ты хочешь схватить меня за задницу, Эмилия. Но так не пойдет, потому что я решаю, где будут находиться твои руки. Толкаю тебя на стол и сжимаю горло. Снова. Тебе это нравится. Как всегда.

Ты стонешь и закусываешь губу, твое тело выгибается. Ты почти кончаешь, я чувствую это.

— Ты издеваешься надо мной, Мейсон? — это пиздец, Эмилия!

Это был не твой голос, и не мой, Эмилия. А еще какому-то голосу здесь делать нечего.

Это мой отец, который стоит возле нас! Как долго он уже здесь стоит, Эмилия? Он смотрит на нас с сухой миной. Его щека дергается.

Не самый хороший знак!

2. Ты запер маму в подвале, пап

Мейсон

— Бл*дь, пап! — кричу я и отпрыгиваю назад. Хватаю твои вещи и закрываю тебя ими.

— Бл*дь, мистер Раш! — ты тоже кричишь.

— Святое дерьмо, какого хрена, пап? — мне нельзя, Эмилия. Даже небольшой трах на его обеденном столе под запретом. А знаешь почему, Эмилия? Потому что с самого рождения я стал самой большой помехой для секса, и теперь он хочет мне отомстить. Уверен в этом.

— Спрячь свой член, когда со мной разговариваешь, Мейсон Китон Раш.

Дерьмо! Быстро застегиваю джинсы, пока ты одеваешься.

— Я думал, здесь кого-то убивают, — говорит он. — Да и выглядело похожим на это, Мейсон.

— Уйди, детка, — говорю тебе. — Но оставайся в доме. Не вздумай идти вниз без меня. Ты быстро протискиваешься мимо нас, твое лицо ярко-красного цвета, такого же, как твоя задница, после того, как я основательно тебя отшлепал, и исчезаешь в ванной.

Я в бешенстве, Эмилия. Я почти кончил.

— Пап! — я машу руками. — Ты совершенно не уважаешь личное пространство?

— Ты трахал свою подружку на моем столе, Мейсон. На моем обеденном столе, Мейсон.

— Да, но мама ведь может вытереть. Господи, вы этим занимаетесь только в постели, или что?

Он поднимает бровь вверх.

— А откуда, ты думаешь, у тебя это?

Вся кровь отливает от моего лица, когда я представляю себе эти картинки. Мам! Фууу!

— Я хочу умереть. Где, скажи, пожалуйста, вы этим уже занимались? А хочу ли я это знать?

Он вздыхает, Эмилия. Этот вздох он усовершенствовал, когда мне исполнилось двенадцать.

— Думаю, нет. Но не думай, что ты самый изобретательный.

Бл*дь, за что мне все это? Вечеринка внизу в самом разгаре, ты заперлась в туалете, Эмилия. Я очень сильно надеюсь, что ты не собираешься возвращаться туда без меня. В противном случае мне придется наказать тебя, но это ведь как раз то, чего ты хочешь, не так ли, детка?

Хочу пройти мимо него, чтобы пойти к тебе. Мы еще должны довести дело до конца, детка. Я ничего не делаю наполовину. Но ты и так об этом знаешь, правда?

Кажется, у папы другие планы. Он хватает меня за плечо, и если ты думаешь, Эмилия, что моя хватка слишком крепкая, ты еще не чувствовала его.

Я поворачиваю голову и смотрю через плечо прямо в его глаза. Мои глаза.

— То, что ты там делаешь, ни к чему не приведет.

— Что?

Он пристально смотрит на меня. Мне это не нравится, Эмилия. Его настойчивость никогда не означает ничего хорошего.

— Ты не можешь привязать ее к себе и вечно контролировать. Рано или поздно, она сбежит.

Эмилия, ты этого не сделаешь. Никогда. Тебе нравится быть привязанной. Тебе нравится быть в моей ловушке. Ты не хочешь быть без меня. Тебе нравится та пропасть, куда я тебя затягиваю. Ты не нуждаешься в спокойствии, тебе нужна тьма. Тебе нужно все это.

— Мама ведь не сбежала, не так ли? — бл*дь, Эмилия. По его взгляду я вижу, что он не в восторге от того, что я только что сказал. Почему мне просто не заткнуться? Я хочу тебя трахнуть, Эмилия. Ты должна мне оргазм.

— Что, прости? — цедит он сквозь сжатые зубы, его пальцы впиваются в мое плечо. Папа всегда контролирует себя, но только не когда речь идет о маме. Мама — его святыня. Нет ничего важнее, даже его дети. Никого.

— Я нашел твой блокнот, пап. — Почему я до сих пор не заткнулся? Вот дерьмо!

Его взгляд становится более серьезным, и он ослабляет хватку. Но не достаточно, чтобы я смог вырваться. Я силен, Эмилия, и ты это знаешь. Но не такой сильный, как он. Снизу доносятся гулкие басы и смех присутствующих там, но я чувствую тебя, детка. Знаю, что ты терпеливо ждешь меня наверху. И именно так и должно быть.

— Где ты его нашел? — спокойно спрашивает он.

— В твоем офисе.

— Ты был в моем офисе, сраная жаба? — дерьмо, теперь он зол.

— Почему ты до сих пор меня так называешь? — раздраженно спрашиваю я. — Папа, отпусти меня. Я не хочу бороться с тобой. — Я слишком уважаю его, серьезно. И, кстати, он единственный, кого я уважаю. Но когда папа сердится, от него никто не сбежит. Это просто факт, Эмилия. Независимо от того, насколько, бл*дь, я сильный и сколько боев выиграл.

Он сощуривает глаза, и это действительно нехороший знак, Эмилия. Подергивание щеки вернулось. Мне все это не нравится, Эмилия. Вообще не нравится.

— Ты и не сможешь со мной бороться, Мейсон, — сдавленно говорит он. — Что ты забыл в моем офисе? Мне казалось, что после того, как ты сломал мои камеры и компьютер, я ясно выразился.

Мне это надоело, Эмилия. Я бы лучше усадил тебя сейчас на работающую стиральную машинку и отлизал тебе.

— Да, я знаю. Но после того как ты опять забрал мою траву, у меня не было выбора. Тебе не надоело постоянно воровать мой допинг, как чертов ниндзя?

— Как много ты прочитал? — спрашивает он. Задумываюсь над тем, не паника ли это в его голосе, потому что этот тон я никогда еще не слышал.

— Все? — говорю я, будто задав неуверенный вопрос. Я все прочитал, Эмилия. Поэтому принимаю сейчас еще больше наркотиков.

— Бл*дь, — шипит он, и я вздрагиваю. Подобное он говорит редко, вообще-то никогда. Видимо, ситуация серьезная.

Тяжело вздохнув, он, наконец, отпускает меня, и потому что я не какая-то там киска, не тру свое плечо. А оно пульсирует, Эмилия.

— Ладно, слушай меня внимательно, говнюк. — Он поворачивается и пристально смотрит на меня. — Во-первых, у тебя есть час, чтобы вернуть блокнот туда, откуда взял. Во-вторых, твоя мама чертовски сильная женщина, а я чертовски контролируемый мужчина,