Болваны - Александр Галкин

* * *

Тьма медленно расступается. Птицын сверху ясно различает очищенные пол-арбуза, донышко которого заполнила кипящая лава. Края арбузной корки пошли трещинами; по внутренней поверхности корки ходил нож и счищал оставшуюся розовую мякоть. Она сразу же отслаивалась, тускнела, становилась дымчато-серой и объемной, превращаясь в мелкие камни и валуны, которые отрывались от острых отвесных скал и обрушивались в поток лавы, брызжущий и плюющий огнем.

Переменилось направление птицынского движения: если мгновенье назад он падал в бездну, то теперь его тянуло, всасывало вверх, как в воронку, так что он крутился вокруг своей оси и мог видеть происходящее со всех сторон.

Что же он увидел?

Внизу - горы наваленных друг на друга трупов: окровавленные туловища, разбросанные руки и ноги, сплющенные головы, заваленные камнями, обугленные скелеты. Без труда Птицын нашел себя среди этого кровавого месива: его труп застрял между двух валунов и ноги болтались, как мокрые штаны на веревке.

Вокруг - тысячи облачков с мужскими и женскими лицами. Они резвились в бесцветном воздухе, подскакивали и вертелись, делая зигзаги и "мертвые петли". У всех были очень веселые, довольные физиономии. А мимо них со свистом, оставляя после себя длинный огненный след, проносились к земле и от земли пылающие существа в белых одеждах, которых Птицын мысленно окрестил "санитарами". Они и вправду часто пикировали по двое и добывали из-под завалов серебристо-блестящие облачка. Это была трудная работа: пылающие существа, засучив рукава, с крайним усилием вытягивали облачка из бесформенных искореженных тел, точно из щелей и подвалов. Облачка сплющивались, скукоживались, будто резиновые, не желая отрываться от телесной оболочки. Ангелы их выдергивали, как морковку из земли. Сам Птицын, по-видимому, тоже стал таким серебристо-белым облачком.

2.

Птицын с явным удовольствием парил в отведенном ему пространстве. Если сначала он двигался вбок и вверх, то теперь оказался в длинном туннеле, в конце которого брезжил свет. Источник света находился ниже Птицына, и он, будто скользя с горы, летел на свет, как мотылек, быть может, для того, чтобы быть сожженным навеки.

Птицын отметил одну странность: круглая труба, по которой он плавно летел, движимый турбулентными потоками, была сделана из человеческих глаз. Эти глаза зыбились, моргали, глядели на Птицына с разным выражением: недоумением, тревогой, насмешкой, сочувствием. Глаза здесь были всякие: карие, синие, зеленые, черные. Одним словом, все, какие встречаются в жизни. Несмотря на темноту туннеля, Птицын отчетливо различал их цвет. Глаза светились изнутри.

Птицын прислушивался к себе и почему-то не испытывал ни малейшего страха, а, наоборот, умиротворение. Ну что же? Сейчас на вылете из туннеля его должны встретить близкие люди. Бабушка. Тетя. Они любили его и наверняка помогут обжиться на новом месте, хотя бы в первое время походатайствуют перед Богом. Почему нет? Состояние у него было примерно такое же, как на Тверском бульваре, который не раз спасал его от одиночества и скуки. Тверской - прямой, как стрела. Купы деревьев охватывают его сверху и сбоку. И вдалеке - свет, дорога. Ему нравилось, гуляя по Тверскому, видеть цель. Взгляд, минуя людей, свободно бежал сквозь километровое пространство, и жизнь возвращалась, опять начинала теплиться в середине груди.

Птицын вылетел из "глазастого" туннеля на свет. Ровный свет падал отовсюду, но ни солнца, ни луны не было. С высоты он оглядывал землю. Лента реки окаймляла пологие горы, вплотную приткнувшиеся к воде. Красная трава. И никаких деревьев. На широкой лужайке у реки и еще дальше по горе, тоже покрытой красной травой, распластались какие-то человеческие тела, вернее спины и задницы. Птицын пригляделся к ним и даже, чтобы лучше рассмотреть, спикировал ниже. Тела шевелились. Это были, как он не сразу понял, двуединые голые существа - мужчины и женщины. Их оказалось множество. Они занимали всю лужайку перед рекой и часть горы.

Некая сила бросила его к паре, занятой любовью у самой воды. Он не хотел приближаться к этим людям. Напряжением воли Птицын отпрыгнул от них в сторону и отлетел подальше. Тогда та же сила схватила его за шиворот и опять подтащила к телам. Он снова сделал "мертвую петлю" и ушел от давления этой силы. Не тут-то было. Сила резко и грубо швырнула его прямо в задницу двуединой человеческой особи, и он оказался в полной темноте, в гробу. Так он это увидел.

В гробу Птицын не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Он задыхался в горячей воде, которая начала бурлить и дыбиться. Через некие промежутки времени крышка гроба качалась и постукивала. Птицына опять завертело в воронку. Ему показалось, будто кто-то очень злой и жестокий смял его голову железной клешней и вворачивает его ногами вперед, точно лампочку, в узкий патрон с сорванной нарезкой. Больно голове, больно ногам. Кости ног трещат, виски сплющивает, ноет правое ухо и рот ловит воздух, которого нет.

3.

Птицын проснулся резким толчком, как будто выпрыгнул из черной ямы. Будильник показывал без семи семь. Через семь минут он надсадно захрипит. Птицын нащупал и отключил флажок будильника.

Плечо замерзло. Он укутался в одеяло, уткнулся лбом в подушку. Будильник возле уха шумно вздыхал, отдуваясь, точно астматик на лестнице.

Птицын достал из-под подушки платок, шумно высморкался: проклятый насморк. Весь нос заложен. Вчера небритый старикашка в метро кашлял на него, кашлял. Вот результат!

Пружинный матрас под Птицыным мелко и противно завибрировал между лопатками, тут же завизжала электродрель. Сосед снизу! В семь утра сверлить на потолке... Полный кретин! Кровать дрожит от его идиотизма! Люстру он, что ли, вешает? Ох уж, эти мне жаворонки...

Птицын протянул руку, зажег ночник над головой. Теперь дрель взревела сверху, на потолке. Птицын поднял глаза: на него посыпалась известка. Он свесил голову с кровати, стряхнул с волос на пол известковую пыль. Чертовщина какая-то! Оба соседа - снизу и сверху - принялись за ремонт одновременно ... не сговариваясь? Они взяли его "в вилку", подлецы. К тому же с утра пораньше... Это заговор! Утренний заговор... "Они знают, что я -- сова!"

Птицын подтянул ноги к животу, потер глаза. Дурацкий сон! Страшно путаный. Сразу все не вспомнишь... Начитался на сон грядущий доктора Моуди... (Перепечатанные листочки со слепым текстом "Жизни после смерти" стопкой валялись на столике, у кровати; их подсунул ему Миша Лунин только на одну ночь.) На ночь следует читать "Стихи о советском паспорте"! Будешь спать как убитый, без сновидений.

Почему-то в памяти всплыла Одесская лестница Эйзенштейна. Из "Броненосца "Потемкина"". Детская коляска катится по крутым ступеням бесконечной лестницы, прыгает с пролета на пролет. Ужас на женском лице. Ну при чем тут лестница?

Чтобы родиться, надо прежде умереть, - вот мораль сна. Птицын задумался о своем рождении. По рассказам родственников, он родился ногами вперед, как покойник. Покойник, правда, умирает, а не рождается... Но все равно... Его выносят ногами вперед, чтобы, не дай Бог, он не нашел путь обратно домой. А больных выносят головой вперед: те, мол, обязательно должны вернуться. Чушь собачья! Неужели привидение не найдет дороги в родные пенаты? Еще как найдет!