Вино из одуванчиков - Рэй Брэдбери
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А вот папоротник, называется «Венерин волос». —Отец неторопливо шагал вперед, синее ведро позвякивало у него в руке. — Аэто, чувствуете? — И он ковырнул землю носком башмака. — Миллионы леткопился этот перегной, осень за осенью падали листья, пока земля не стала такоймягкой.
— Ух ты, я ступаю как индеец, — сказал Том. —Совсем неслышно!
Дуглас потрогал землю, но ничего не ощутил; он все времянастороженно прислушивался. Мы окружены, думал он. Что-то случится! Но что? Оностановился. Выходи же! Где ты там? Что ты такое? — мысленно кричал он.
Том и отец шли дальше по тихой, податливой земле.
— На свете нет кружева тоньше, — негромко сказалотец. И показал рукой вверх, где листва деревьев вплеталась в небо — или, можетбыть, небо вплеталось в листву? — Все равно, — улыбнулся отец, —все это кружева, зеленые и голубые; всмотритесь хорошенько и увидите — лесплетет их, словно гудящий станок. — Отец стоял уверенно, по-хозяйски, ирассказывал им всякую всячину, легко и свободно, не выбирая слов. Часто он исам смеялся своим рассказам, и от этого они текли еще свободнее. — Хорошопри случае послушать тишину, — говорил он, — потому что тогда удаетсяуслышать, как носится в воздухе пыльца полевых цветов, а воздух так и гудитпчелами, да, да, так и гудит! А вот — слышите? Там, за деревьями водопадомльется птичье щебетанье!
Вот сейчас, думал Дуглас. Вот оно. Уже близко! А я еще невижу… Совсем близко! Рядом!
— Дикий виноград, — сказал отец. — Намповезло. Смотрите-ка!
Не надо! — ахнул про себя Дуглас.
Но Том и отец наклонились и погрузили руки в шуршащий куст.Чары рассеялись. То пугающее и грозное, что подкрадывалось, близилось, готовобыло ринуться и потрясти его душу, исчезло!
Опустошенный, растерянный Дуглас упал на колени. Пальцы егоушли глубоко в зеленую тень и вынырнули, обагренные алым соком, словно онвзрезал лес ножом и сунул руки в открытую рану.
— Мальчики, завтракать!
Ведра чуть не доверху наполнены диким виноградом и леснойземляникой; вокруг гудят пчелы — это вовсе не пчелы, а целый мир тихонькомурлычет свою песенку, говорит отец, а они сидят на замшелом стволе упавшегодерева, жуют сандвичи и пытаются слушать лес, как слушает он. Отец, чутьпосмеиваясь, искоса поглядывает на Дугласа. Хотел было что-то сказать, нопромолчал, откусил еще кусок сандвича и задумался.
— Хлеб с ветчиной в лесу — не то что дома. Вкус совсемдругой, верно? Острее, что ли… Мятой отдает, смолой. А уж аппетит какразыгрывается!
Дуглас перестал жевать и потрогал языком хлеб и ветчину.Нет, нет… обыкновенный сандвич.
Том кивнул, продолжая жевать.
— Я понимаю, пап.
Ведь уже почти случилось, — думает Дуглас. Не знаю, чтоэто, но оно большущее, прямо громадное. Что-то его спугнуло. Где же оно теперь?Опять ушло в тот куст? Нет, где-то за мной. Нет, нет, здесь… Тут, рядом.
Дуглас исподтишка пощупал свой живот.
Оно еще вернется, надо только немножко подождать. Больно небудет, я уж знаю, не за тем оно ко мне придет. Но зачем же? Зачем?
— А ты знаешь, сколько раз мы в этом году играли вбейсбол? А в прошлом? А в позапрошлом? — ни с того ни с сего спросил Том.
Губы его двигались быстро-быстро.
— Я все записал! Тысяч пятьсот шестьдесят восемь раз! Асколько раз я чистил зубы за десять лет жизни? Шесть тысяч раз! А руки мылпятнадцать тысяч раз, спал четыре с лишним тысячи раз, и это только ночью. Исъел шестьсот персиков и восемьсот яблок. А груш — всего двести, я не очень-толюблю груши. Что хочешь спроси, у меня все записано! Если вспомнить исосчитать, что я делал за все десять лет, прямо тысячи миллионов получаются!
Вот, вот, думал Дуглас. Опять оно ближе. Почему? Потому чтоТом болтает? Но разве дело в Томе? Он все трещит и трещит с полным ртом, отецсидит молча, насторожился, как рысь, а Том все болтает, никак не угомонится,шипит и пенится, как сифон с содовой.
— Книг я прочел четыреста штук; кино смотрел и тогобольше: сорок фильмов с участием Бака Джонса, тридцать — с Джеком Хокси, сорокпять — с Томом Миксом, тридцать девять — с Хутом Гибсоном, сто девяносто двамультипликационных про кота Феликса, десять с Дугласом Фербенксом, восемь развидел «Призрак в опере» с Лоном Чани, четыре раза смотрел Милтона Силлса, дажеодин про любовь, с Адольфом Менжу, только я тогда просидел целых девяносточасов в киношной уборной, все ждал, чтоб эта ерунда кончилась и пустили «Кошкуи канарейку» или «Летучую мышь». А уж тут все цеплялись друг за дружку ивизжали два часа без передышки. И съел за это время четыреста леденцов, тристатянучек, семьсот стаканчиков мороженого…
Том болтал еще долго, минут пять, пока отец не прервал его:
— А сколько ягод ты сегодня собрал, Том?
— Ровно двести пятьдесят шесть, — не моргнувглазом ответил Том.
Отец рассмеялся, и на этом окончился завтрак; они вновьдвинулись в лесные тени собирать дикий виноград и крошечные ягоды земляники.Все трое наклонялись к самой земле, руки быстро и ловко делали свое дело, ведравсе тяжелели, а Дуглас прислушивался и думал: вот, вот оно, опять близко, прямоу меня за спиной. Не оглядывайся! Работай, собирай ягоды, кидай в ведро.Оглянешься — спугнешь. Нет уж, на этот раз не упущу! Но как бы его заманитьпоближе, чтобы поглядеть на него, глянуть прямо в глаза? Как?
— А у меня в спичечном коробке есть снежинка, —сказал Том и улыбнулся, глядя на свою руку, — она была вся красная отягод, как в перчатке.
Замолчи! — чуть не завопил Дуглас, но нет, кричатьнельзя: всполошится эхо и все спугнет…
Постой-ка… Том болтает, а оно подходит все ближе! Значит,оно не боится Тома, Том только притягивает его, Том тоже немножко оно…
— Дело было еще в феврале, валил снег, а я подставилкоробок, — Том хихикнул, — поймал одну снежинку побольше и —раз! — захлопнул, скорей побежал домой и сунул в холодильник!
Близко, совсем близко. Том трещал без умолку, а Дуглас несводил с него глаз. Может, отскочить, удрать — ведь из-за леса накатываетсякакая-то грозная волна. Вот сейчас обрушится и раздавит…
— Да, сэр, — задумчиво продолжал Том, обрывая кустдикого винограда. — На весь штат Иллинойс у меня у одного летом естьснежинка. Такой клад больше нигде не сыщешь, хоть тресни. Завтра я ее открою,Дуг, ты тоже можешь посмотреть…