Спасти огонь - Гильермо Арриага

Мариной следующие несколько лет перебегать с места на место. Где-то на планете должен быть для них оазис. Он не сомневался, что они найдут его — как только оттуда прорвется малейший лучик света.

Мы прожили в доме четыре дня. Я то впадала в тревогу, то на меня снисходило спокойствие. Хосе Куаутемок, ласковый и понимающий, неотлучно был рядом. Когда он видел, что меня кроет, то просто обнимал и ничего не спрашивал. Спали мы как можно теснее прижавшись друг к другу. Дотрагиваясь до его тела, я начинала чувствовать себя увереннее. Я не раскаивалась в своем решении, но все равно дико тосковала по прежней жизни и особенно по детям. Мне хотелось их услышать, почувствовать их запах, когда они только проснулись, обнять их, поцеловать. Я не отказывалась от wishful thinking. Когда-нибудь все части головоломки встанут на место и прошлое с настоящим идеально сойдутся. Только вот как? — спрашивала я себя, лежа без сна. Как?

Еще мне хотелось увидеть друзей. Хулиан жил совсем рядом с нами. Если бы я могла увидеться с ним, Педро или Эктором, это помогло бы мне справиться с тоской и почувствовать поддержку. Франсиско возражал. Одно их лишнее слово — и на наш след нападет полиция. «Вас повсюду ищут», — сказал он. Принес газету, в которой сообщалось о моем бегстве с Хосе Куаутемоком. Там была моя фотография и подробный рассказ о наших встречах в тюрьме. Сбылся мой худший кошмар: о нашем романе стало известно всем. Наверное, сейчас я тема номер один в сплетнях моего круга, а Клаудио — мишень для бесконечных насмешек и попреков.

Несколько раз я заставала Хосе Куаутемока, когда он молча смотрел на фотографию отца. Я не решилась спросить, примирился ли он с воспоминаниями о нем, или они до сих пор его мучают. Отношения с отцом вылились в десятилетия тюрьмы. Сжечь его заживо было, конечно, чудовищно, но, как сказал он в один из тех редких случаев, когда мы поднимали эту тему, огонь зажгли они оба.

Я понимала, по каким причинам Хосе Куаутемок его ненавидел, хотя, видимо, что-то все же было в этом Сеферино Уист-лике, если его сын обладал таким гигантским объемом знаний и такой способностью раскладывать мир по палочкам. Франсиско тоже явно был прекрасно образован и обладал острой наблюдательностью. Еще более систематичный, чем брат, еще более расчетливый. Оба были непроницаемы, но совершенно по-разному. Если Хосе Куаутемок своей загадочностью напоминал зверя, то Франсиско — камень. И говорил как будто зашифрованным, косвенным языком.

На четвертый день Франсиско привел к нам Хоакина Сам-пьетро, адвоката, который теоретически должен был нас представлять. Хосе Куаутемок сердечно поздоровался с ним. Они были знакомы с юности. Одевался Сампьетро старомодно, как будто застрял в пятидесятых. Непонятно — вследствие то ли отсутствия вкуса, то ли избытка стиля. Но у него имелись даже аккуратно подстриженные усики.

Это был типичный языкастый адвокат. Он давал ловкие, но однозначные ответы. Разбирался в тонкостях законов и огромных прорехах судебной системы. «В этой стране любой может избежать тюрьмы, какое бы преступление ни совершил», — сказал он, на удивление цинично. Предупредил, что, возможно, какое-то время все-таки придется провести в тюрьме, но рано или поздно нас выпустят. «С Хосе Куаутемоком, понятно, будет посложнее. В особенности из-за того, что при побеге он убил двух офицеров федеральной полиции». Я изумленно обернулась на Хосе Куаутемока: «Каких офицеров?!» Сампьетро, видимо, понял, что сболтнул лишнего, и попытался сгладить свое заявление: «Хосе Куаутемока обвиняют в том, что он пырнул ножом двух полицейских, пытавшихся задержать его. Доказательств нет. Скорее всего, власти просто пытаются зарыть его поглубже». Теперь я поняла, откуда у него на робе были кровавые пятна.

Оговорка Хоакина не уняла моего ужаса. Я любила Хосе Куаутемока, и со мной он всегда был ласков и внимателен, но меня приводила в отчаяние его неспособность контролировать инстинкт убийцы. Я не знала, в каких обстоятельствах он напал с ножом на полицейских, но это ни на йоту не умаляло чудовищный груз моего знания.

Сампьетро советовал нам чаще менять конспиративные квартиры, и по его настоянию мы перебрались тем же вечером. Чтобы избегать шаблонов, переезжать следовало в произвольном порядке. Основная цель состояла в том, чтобы вывезти нас из страны, пока Хоакин будет улаживать юридическую сторону дела. Речь шла о Гватемале или даже, возможно, о Марокко. «За границей вам придется пробыть долго. Очень долго», — предупредил он.

Перед уходом я попросила его переправить записку Клаудио. За столом в столовой нацарапала несколько строк: «Клаудио, я знаю, ты никогда не поймешь случившегося. И знаю, как тебе сейчас больно. Я не хотела причинить тебе боль. Никогда не хотела. Я люблю тебя и буду любить всегда. Иногда жизнь заводит человека туда, где он совсем не ожидал оказаться. Я как раз в таком месте. Когда-нибудь я вернусь. Надеюсь, ты меня простишь и мы останемся друзьями. Я безумно люблю наших детей. В них вся моя жизнь. Надеюсь, со временем вы все поймете и мы сможем по-новому выстроить семейные связи. Все произошло очень быстро, на такой скорости, что я потеряла контроль. Правда, прости меня. Ты хороший человек, великолепный отец и всегда был мне любящим и преданным мужем. Повторяю, я не хотела тебя ранить. Я просто влюбилась. Может, это покажется тебе глупым. Может, так оно и есть. Мой выбор для тебя, наверное, абсурден, и ты ненавидишь меня за него. Я не могу объяснить, почему именно он. Сама не знаю. Не говори плохо обо мне перед детьми. Я бы не стала плохо говорить о тебе, если бы случилось наоборот. Я их мать, и даже если мой поступок кажется тебе ужасным, то ради них самих, ради их эмоционального состояния им лучше знать, что я сделала это не со зла, что я не плохая. Ты построишь новую жизнь. Надеюсь, через несколько месяцев мы встретимся и обговорим устраивающие всех условия развода. Я от всего сердца сожалею о том, через что тебе пришлось пройти. Мне правда жаль. Целую. Скажи детям, я люблю их. Марина».

Я отдала записку Хоакину. Он сказал, что отправит ее с кем-то, кто не имеет отношения к его адвокатскому бюро. Властям не следует знать, что мы на связи. Но записка, заверил он меня, дойдет до адресата.

Мы с Хосе Куаутемоком снова остались