Магический мир. Введение в историю магического мышления - Эрнесто де Мартино

вопросы, требующие отдельного рассмотрения, в нашей работе лишь затрагиваются, а некоторые и вовсе обходятся молчанием: например, отношение между магией и религией (между магией и наукой, магией и техникой, магией и искусством и т. д.), систематическая критика любых натуралистических интерпретаций магии, сохранение и воспроизводство магических установок в нашей собственной цивилизации (в фольклоре, спиритических кружках, определенных формах психопатологических расстройств, повседневной жизни «нормального» человека, некоторых проявлениях культуры), отношение между этнологическим магизмом и магизмом детским, оценка психоаналитических интерпретаций магии и т. д. Описание экзистенциальной драмы магизма во всем многообразии институтов, характеризующих магию в различных ее аспектах, представляется неполным и нуждающимся, применительно к некоторым сюжетам, в корректировках и дополнениях. База источников, состоящая исключительно из этнографических свидетельств, также может показаться слишком скудной. Однако, несмотря на эти и другие лакуны, которые отчасти можно извинить новизной предмета, его масштабностью и сложностью, а также исключительными обстоятельствами, в которых вынужден был работать автор, можно надеяться, по крайней мере, на то, что положено начало постижению того мира, образ которого, по мнению Вико, нам воссоздать невозможно[94].

Э. де М.

Предисловие ко второму изданию

Это второе издание «Магического мира» воспроизводит первое, за исключением незначительных формальных исправлений и добавленного мною очерка «Страх перед территорией и спасение посредством культуры в мифе ахильпа о началах» (1951). Это не означает, что я не хотел бы внести в первое издание более существенных исправлений и дополнений, однако я предпочел продолжить в другой своей книге то направление, которому следовал в этой. Кто хочет в подробностях узнать, как идеи «Магического мира» изменились в процессе дальнейших моих исследований, может сделать это, обратившись к работе, посвященной истории религии, под названием «Смерть и ритуальное оплакивание в древнем мире: от языческого плача до плача Марии», которая увидела свет в том же издательстве почти одновременно с этим переизданием. Чтобы дать читателю представление о важнейших критических замечаниях и возражениях, которые в свое время вызвал «Магический мир» – как методологического, так и исторического характера, – в приложении к тексту книги приводятся рецензия (1948 г.) и вторая рецензия (1949 г.) Кроче;, «Вокруг магизма как исторической эпохи», текст, который посвятил этому сюжету Энцо Паче (1950 г.), статья Мирчи Элиаде (1948 г.) и рецензия Раффаэле Петтаццони (1948 г.). Некоторые полемические замечания, высказанные в этих текстах, были учтены мной в работе о ритуальном оплакивании в древности. Об использовании идей «Магического мира» в сфере психопатологии позволю себе отослать читателя к монографии Э. Де Ренци и Э. Туроллы «Ложно спровоцированная психогенная реакция шизофренического типа: психопатологический анализ в свете экзистенциальных мотивов, характерных для магического мира» (1956 г.). Наконец, мы хотели бы уведомить читателя о том, что из этого второго издания был исключен «Ответ Ремо Кантони», связанный с обстоятельствами полемики, давно утратившей всякую актуальность.

Э. Д. М.

Рим, 10 ноября 1957 года

Глава 1. Проблема магических способностей

Как только исследователь обращается к изучению магического мира, надеясь проникнуть в его тайны, он тотчас сталкивается с проблемой, от решения которой зависит методологическая ориентация и судьба его изысканий, однако подступы к ней заграждены предвзятостью: с проблемой магических способностей. Обыкновенно с этой проблемой разделываются с необыкновенной легкостью, так как считается само собой очевидным, что магические представления совершенно ирреальны, а любые магические практики обречены на неуспех. Следовательно, кажется совершенно бессмысленным подвергать проверке эту исходную установку и считается много более плодотворным попытаться понять, как магия вообще могла возникнуть и существовать несмотря на очевидную ирреальность своих притязаний и неизбежный провал, на который магические практики обречены. Однако именно в этой якобы «очевидной» установке, не нуждающейся в проверке, скрывается целый клубок труднейших проблем, оставшихся в пренебрежении и в забвении из-за умственной лени, столь закоренелой, что она сделалась проблемой для самой себя.

В нашем исследовании магического мира нам следует начать с того, чтобы поставить под вопрос именно кажущийся «очевидным» предрассудок об ирреальности магических способностей, т. е. мы должны определить, реальны ли таковые способности, и если да, то в какой мере. Однако здесь нас подстерегает новая трудность, до крайности запутывая то, что кажется, в конечным счете, скромным вопросом факта, простой проблемой определения достоверности. Когда мы имеем дело с проблемой реальности магических способностей, возникает искушение счесть очевидным то, что мы разумеем под реальностью, как если бы речь шла о понятии, смысл которого не вызывает никакой трудности и не заключает в себе никакой апории, а исследователь должен просто «применять» его как предикат в суждении. Однако, по мере того, как исследование начинается и набирает обороты, рано или поздно приходит осознание того, что проблема реальности магических практик имеет своим предметом не только качество оных способностей, но также и само понятие реальности, а также того, что исследование касается не только субъекта суждения (магические способности), но и самой категорией (концепт реальности). Достаточно простого указания на эту связь, чтобы отдать себе отчет в необычайной сложности рассматриваемой проблемы и придать нашему исследованию направление, свободное от любых предрассудков, не способных устоять перед судом разума. Эта связь будет, однако, лишь постепенно раскрываться в ходе исследования, и ее точный смысл прояснится только в его заключении. И обогащение самой категории, лежащей в основании нашего суждения, т. е. понятия реальности, станет естественным результатом деятельного мышления, не упускающего возможности свободно развиваться и реагирующего на любые вызовы, грозящие остановить его движение.

Обратиться к серии этнографических свидетельств, содержащих информацию о магических способностях, кажущихся реальными, кажется наилучшим способом приступить к нашему исследованию, инициировать драму нашего суждения, призванного определиться с тем, какая роль ему отведена. Здесь мы начнем обзор таковых свидетельств, которые, в определенном смысле, бросают нашему исследованию первый вызов:

В состоянии предельной концентрации шаманы (тунгусские), как и все прочие, могут войти в контакт с другими шаманами или обычными людьми. У всех тунгусских племен этот контакт устанавливается вполне осознанно из соображений практической необходимости, особенно в чрезвычайных ситуациях (…) Ставя перед собой осознанную цель вступить в контакт подобного рода с другим лицом, человек должен начать беспрерывно думать о нем и обращать к нему свое пожелание, например, «Пожалуйста, приди сюда (в такое-то место)». Это нужно продолжать до тех пор, пока не удастся увидеть призываемого человека, или пока не станет известно, что он услышал призыв. Призываемого можно увидеть физически, в его естественной обстановке. Впоследствии, при встрече с этим человеком, можно попросить у него подтвердить, в какой именно обстановке и в каком месте он находился в момент призыва. Призываемый может также ответить (явиться) в облике птицы или