История ордена иезуитов - Генрих Бемер

27 декабря 1594 года молодой парижанин, по имени Жан Шастель, сделал попытку убить короля кинжалом. На пытке Шастель сознался, что он в течение трех лет учился у иезуитов и что последний раз он исповедовался у одного из своих бывших учителей, иезуита Гере.

Признания Шастеля привели весь город в невероятное возбуждение. В шесть часов вечера, через четыре часа после покушения, все иезуиты были уже арестованы. Судебный процесс не дал ни одного доказательства соучастия отцов-иезуитов. Лишь в одной из иезуитских коллегий нашли старый памфлет времен гражданской войны, в котором говорилось, что Генрих Наваррский недостоин французского трона, даже если он отречется от ереси. Памфлет не был хуже многих других манифестов лиги. Тем не менее все население Парижа поднялось, как один человек, против иезуитов, и парижский парламент охотно уступил этому взрыву общественного мнения; в день казни Шастеля, 29 декабря 1594 года, он изгнал орден из королевства. 7 января следующего года король утвердил декрет, и в тот же день был повешен несчастный автор памфлета, отец Гиньар. Оба эти решения продиктовало не правосудие, а бешеная и слепая ненависть. Но следует признать, что эта ненависть была одним из плодов агитации иезуитов в эпоху лиги. Опьяненные фанатизмом, они были глухи даже к настойчивым предостережениям умного генерала Аквавивы и возбудили легко воспламеняющуюся галльскую кровь более, чем все остальные духовные корпорации, вместе взятые. Поэтому когда разъяренный зверь внезапно набросился на своих погонщиков, то этому не следует удивляться; к тому же это было до некоторой степени вполне заслуженным возмездием, ибо тот, кто натравливает одного волка на других, должен быть готовым к тому, что зверь когда-нибудь набросится и на него самого. Королевский эдикт был приведен в исполнение только в части Франции; на юге иезуитов не потревожили, да и на севере они сохранили много влиятельных друзей.

Таким образом, положение ордена ни в каком случае не было отчаянным. Генерал Аквавива понял это. Вместо того чтобы отомстить королю, как ему советовали, он заботился лишь о том, чтобы приобрести его милость. Он приказал иезуитам Южной Франции немедленно принести Генриху IV присягу верности. Он поставил иезуитскую миссию в Константинополе под защиту французского посланника. Он просил короля принять под свое покровительство иезуитских миссионеров в вальденских долинах. Он даже предупредил французского посланника в Риме о заговоре против короля.

Эта предупредительная политика достигла своей цели. Уже в 1598 году французский посланник в Риме настойчиво убеждал короля терпеть иезуитов и даже призвать их обратно: по его мнению, это было бы лучшим средством обезвредить внешних врагов короля, Испанию и Савойю, успокоить католиков, разгневанных Нантским эдиктом, смягчить недоверие курии. Раз иезуиты имеют во Франции такое сильное влияние на умы, всякое благоразумное правительство должно стремиться сделать их своими друзьями и использовать в своих целях их искусство и влияние.

Удар, нанесенный иезуитам, сделал их более благоразумными. В будущем они уже не будут делать таких глупостей. Генрих IV более, чем какой-любой другой государь, был склонен прислушиваться к таким мудрым политическим советам. После долгих переговоров он в сентябре 1603 года призвал иезуитов обратно, но, конечно, на таких условиях, которые отдавали орден всецело в его руки: орден впредь не мог основывать новых коллегий и приобретать имений без королевского разрешения. В иезуитские дома и коллегии во Франции должны были допускаться только французы. Орден обязывался всегда отдавать в распоряжение короля одного из своих членов, который должен был отвечать за поведение Общества.

Французские иезуиты должны были дать клятвенное обязательство никогда ничего не предпринимать против короля, общественного согласия и спокойствия королевства. Король стремился национализировать орден, поскольку тот действовал во Франции, и заставить его служить на благо государства. Вполне понятно, что генерал ордена назвал данное на этих условиях разрешение вернуться скорее наказанием, чем милостью. Но он был достаточно благоразумен, чтобы согласиться на смягчение мер, направленных против иностранных иезуитов, и отказ французского правительства от предложенной клятвы. Он добился наиболее существенного: орден был снова официально признан и вступил во владение своими конфискованными ранее имениями.

Орден вскоре вновь достиг могущества и расцвета. В 1610 году он насчитывал в своих четырех французских провинциях 36 коллегий, пять новициатов, один дом профессов, одну миссию и около 1400 членов. Школы ордена имели больше учеников, чем когда-либо раньше: самая большая из них, Ла-Флешь, основанная Генрихом IV, насчитывала 1200 учеников, почти исключительно благородного происхождения. И что было важнее всего, орден занял при дворе прочное положение, потому что институт придворных иезуитов, который должен был обеспечить королю влияние на Общество Иисуса, скоро дал самому Обществу большое влияние на двор.

Уже первый придворный иезуит, отец Котон, достиг своим личным обаянием, остроумием, красноречием, а также и снисходительностью, которую он проявлял в качестве духовника к прегрешениям вечно влюбленного монарха, такого могущества, которого никогда не получал во Франции ни один священник, не занимавший официального положения. Он стал доверенным лицом короля и королевы и воспитателем дофина. Он добился широких привилегий для ордена, неоднократно побуждал короля вмешиваться в различные ситуации в интересах ордена, даже за границей, например в Венеции, и в то же время являлся тайным агентом генерала при французском дворе, что при деятельном участии ордена в «большой» политике было для него особенно выгодно.

Если Котону удалось завоевать для ордена расположение короля, то удалось ли королю, со своей стороны, национализировать орден во Франции и использовать его в интересах страны? В 1608 году Генрих готовился предпринять большую наступательную войну против двух главных католических держав — Австрии и Испании. Это глубоко обеспокоило правительство ордена и, что еще более примечательно, французских отцов-иезуитов. Отец Гонтери в Париже открыто выступал в своих проповедях против этой несправедливой войны. Другие отцы раздавали священникам памфлеты против предприятия короля; некоторые даже убеждали маршала Л а-Шатра отказаться от командования.

Лишь один иезуит безусловно высказывался за короля: это был Котон. Но в самом ордене заботы об интересах католицизма оказались значительно сильнее патриотической преданности королю. Впрочем, такими чувствами был проникнут не один только орден. Многие горячие католики разделяли эту точку зрения. Один из этих недовольных, Франсуа Равальяк, убил короля в тот самый момент, когда он собирался встать во главе своей армии (14 мая 1610 года).

Орден совершенно не был причастен к этому преступлению. Тем не менее оно нанесло тяжелый удар его влиянию.

Испанский иезуит Мариана, исходя из идеи народного суверенитета, высказал в 1599 году положение, что государь-тиран может быть низложен и даже убит, если он окажется виновным в оскорблении религии. Кроме того, он восхвалял убийцу французского короля Генриха III Жака Клемана как славу Франции. Во времена лиги эти учения не произвели бы большого впечатления в Париже потому, что тогда вся буржуазия, за немногими исключениями, разделяла эти мнения, и даже теологической факультет университета одобрял их. Но теперь, когда жертвой этих учений во второй раз пал французский король, парижский парламент, в убеждении, что рука Равальяка была направлена иезуитами, решил подать пример строгости.