Дочь болотного царя - Карен Дионне

Быстро, пока он не передумал, я натянула зимнюю одежду и сунула нож в карман куртки. Нож бил меня по ноге снова и снова, пока мы шли. Линия наших силков тянулась вдоль всего хребта. Сугробы по обеим сторонам тропы были почти с меня ростом, так что я шла за отцом след в след. Мы не стали заходить слишком далеко. Небо, деревья и снег уже залило вечерней синевой. На западном небосклоне мягко сияла Нингааби-анан. Я вознесла молитву Великому Духу: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пошли мне кролика до того, как нам придется возвращаться обратно».

Но Гитчи Маниту[16] решил испытать мое терпение, ведь боги любят делать это время от времени. Первые два силка, до которых мы добрались, оказались пустыми. В третьем был кролик, но уже мертвый. Отец вынул его голову из петли, очистил силки и бросил окоченевшую тушку в мешок. А потом показал на темнеющее небо и спросил:

– Что думаешь, Хелена? Идем дальше или возвращаемся?

К этому моменту вокруг Вечерней звезды уже появились и другие. Было холодно, но становилось еще холоднее, и ветер дул так, словно вот-вот должен был повалить снег. Мои щеки онемели, зубы стучали, на глаза наворачивались слезы, и я уже не чувствовала собственный нос.

– Дальше.

Отец молча повернулся и продолжил спуск по тропе. Я, спотыкаясь, двинулась следом. Мой комбинезон промок и заледенел, ног я не чувствовала. Однако, когда мы добрались до следующего силка, я тут же позабыла о своих онемевших пальцах. В силке был живой кролик.

– Быстро. – Отец стащил перчатки и подышал на руки, чтобы согреть их. – Ты знаешь, что нужно делать.

И я это сделала. Иногда, когда кролик запутывался в силке задней лапой, отец вытаскивал его и с размаху разбивал ему голову об дерево. Иногда просто перерезал ему горло.

Я опустилась на колени в снег. Кролик ослабел от страха и холода, но все еще дышал. Я вынула нож из чехла.

– Спасибо, – прошептала я небу и звездам и полоснула лезвием по кроличьей шее.

Кровь брызнула из раны, оросив мой рот, лицо, руки и куртку. Я взвизгнула от неожиданности и вскочила, уже зная, что сделала не так. Мне так не терпелось совершить свое первое убийство, что я забыла отодвинуться. Я захохотала, зачерпнула горсть снега и попыталась отчистить курточку.

– Оставь так, – рассмеялся отец. – Пусть твоя мама займется этим, когда мы вернемся домой.

Отец опустился рядом с кроликом на колени, окунул два пальца в кровь и ласково привлек меня к себе.

– Манайивин, – сказал он. – Уважение.

А затем приподнял мое лицо за подбородок и нарисовал по две полоски на каждой щеке.

– Пойдем.

Он снова вернулся на тропу. Я подобрала своего кролика, закинула на плечо и последовала за отцом в хижину. Ветер обдувал кровавые полосы на моем лице, и кожу покалывало, но я улыбалась. Я стала охотником. Воином. Человеком, достойным уважения и почитания. Лесным жителем, как мой отец.

Мама захотела умыть меня сразу, как только увидела, но отец не позволил. Кролика она зажарила нам на ужин, после того как отчистила мою куртку от крови, и подала его с гарниром из вареных клубней аррорута и салатом из свежей зелени одуванчиков, которую мы хранили в деревянных ящиках в погребе. И это была самая вкусная пища, которую я когда-либо пробовала.

Много лет спустя штат пустил с молотка всю коллекцию ножей моего отца, чтобы покрыть судебные издержки. Но свой я сберегла.

Итак, на пятый день рождения отец подарил мне нож «боуи» из холодной стали, стоимость которого в настоящее время составляет что-то около семисот долларов. Это прекрасный боевой нож, идеально сбалансированный для силы, скорости и точности удара, с острым как бритва лезвием, способный пронзать, как кинжал, и резать, как мачете.

Нож, с помощью которого он сбежал из тюрьмы, был сделан из туалетной бумаги. Я удивилась, когда услышала об этом. Учитывая его вкусы и навыки, я решила, что он наверняка предпочел бы железный. У него было время сделать себе нож. Я думаю, он остановился на бумажном, потому что его забавляла сама мысль о том, что он изготовит смертельное оружие из безобидного материала. Заключенные могут быть до смешного изобретательны, когда дело касается оружия: они затачивают пластмассовые ложки и сколотые зубные щетки о цементные стены камер, вставляют в них бритвенные лезвия из одноразовых станков, выпиливают ножи из железных частей своих кроватей – и все это в течение многих месяцев, орудуя одной лишь зубной нитью. Но я и представить себе не могла, что можно отправить кого-то на тот свет с помощью туалетной бумаги.

На «Ютьюбе» есть видеоролик, в котором объясняется, как это сделать. Для начала нужно плотно скатать бумагу в конус, используя зубную пасту в качестве клейкого вещества, – у вас получится что-то вроде папье-маше. Затем следует придать своему оружию форму и намотать побольше слоев бумаги с одного конца, а после сжать его, чтобы получилась стандартная рукоятка. Когда добьетесь желаемого результата, надо позволить ножу просохнуть и затвердеть, а затем заточить, как обычно, и вуаля – смертельное оружие готово. К тому же оно легко разлагается. Можно бросить его в туалет, после того как дело будет сделано, а когда оно размокнет, просто смыть.

Свой нож отец оставил на месте преступления. Тот выполнил свое предназначение. Похоже, отец не собирался придумывать себе оправдания. Если верить новостям, нож отца был шестидюймовым и обоюдоострым, с рукояткой, чем-то выкрашенной в коричневый цвет, но чем именно, я не хочу знать. Это меня не удивляет. Он всегда предпочитал ножи «боуи».

Не считая этих подробностей о ноже, которые обнародовала полиция, спустя пять часов после побега отца наверняка было известно только одно: два охранника мертвы, один зарезан, второй застрелен, а отец исчез, как и оружие обеих его жертв. Никаких свидетелей. Никто не видел, как на Отрезке Сени разбился тюремный автомобиль, или просто не хотел признаваться, что видел, пока мой отец бродил где-то неподалеку.

Я же хорошо его знаю и могу заполнить пробелы. Он наверняка долго планировал свой побег. Возможно, годами, как и похищение мамы. Первым делом он, конечно же, прикинулся образцовым заключенным, чтобы втереться в доверие к охранникам, возившим его из тюрьмы на заседания суда и обратно. Очень часто побеги заключенных осуществляются благодаря человеческому фактору – охранники не закрывают наручники на двойной замок, потому что не видят в заключенном угрозы, или не замечают при обыске ключ от наручников, припрятанный в его одежде, а иногда и в теле, – по этой же причине. Перевозя заключенных с плохой репутацией, принимают дополнительные меры предосторожности, поэтому мой отец наверняка сделал все, чтобы не стать одним из них.

От тюрьмы в Маркетте до здания окружного суда в Люке, где слушалось его дело, около сотни миль, значит, они провели много часов в пути. Такие психопаты, как мой отец, могут быть очень обаятельными. Нетрудно представить, как он болтает с охранниками, пытаясь выяснить, чем они интересуются, и очаровывая их шаг за шагом. Так же, как он втерся в доверие к маме, сказав ей когда-то, что ищет свою собаку. Так же, как играл на моих интересах, когда я была ребенком, чтобы настроить против матери, причем столь тонко и изощренно, что мне понадобились годы терапии, чтобы поверить: ей вовсе не было на меня наплевать.