Темный - Юлия Трегубова

Конечно, любая комиссия требует оригинальную отчетность с подписями, печатями. И это решаемо. В конце концов, можно найти какую-нибудь ООО-шку, которая поставит свой штампик под придуманными цифрами — не в налоговую ведь. А бывало и так, что отчетность давали, а вот планы уже приходилось сочинять самим. Тоже не беда.

Так и в случае с Олегом — Герман последним письмом отправил ему пример бюджета предприятия на следующий год. Просто цифры. Ничего не говорящие и такие бессмысленные теперь, когда нет уже того, кому они предназначались.

И письмо от Олега, словно насмешка — загадка без ответа.

Он вспомнил слова убитой горем матери: «стервятники… компьютер изъяли…» Кто изъял? И что же было в этом компьютере — компьютере обычного студента?

Невысказанные, не оформившиеся, словно призраки, подкрадывающиеся со спины, начали мелькать тени подозрений. И эти обвинения, брошенные в его адрес у свежей могилы… Неужели он действительно в чем-то виноват? Давно точащее его темное чувство, прикормленное ночными кошмарами и шепотом, снова пробудилось и завертелось внутри. Страх перед чем-то неизбежным, груз обреченности накрыли Германа. Неужели то, от чего он пытался спрятаться, откреститься, настигло его? Сколько он писал статей под диктовку, а утром, закрывая глаза на бьющуюся тревогу в груди, говорил себе, что все нормально, что это обычный рабочий процесс… Темные, чужие слова выстраивались в предложения, чужие цифры всплывали в голове и тут же появлялись в текстовом редакторе. Герман уже и не помнил, когда он работал сам при дневном свете, без наваждения. Недобрым веяло от его ночных откровений. Неужели настигла кара? За что? Герман смотрел на цифры, отправленные Олегу, и не мог уже вспомнить, как они родились — под диктовку ли?

Не мог Герман понять, не мог придать своим подозрениям форму, плоть… да и как обозначить то, что на грани безумия видно ему лишь одному? И возможно ли, чтобы эта болезнь (а как еще назвать подобное состояние, он не знал) задела, увлекла в свои темные сети ни в чем не повинного парня? И сколько еще будет жертв?

Двумя короткими строчками насмехался экран монитора. Двумя короткими предложениями…

Солнечный мартовский день, новенький, чистенький, сверкал озорными бликами на стеклянных окнах. Потихоньку природа просыпалась, земля прогревалась, и непогода сдавала позиции наступающему теплу. Но как ни парадоксально, в этом торжестве жизни Германа по пятам преследовала смерть.

Настал день опознания трупа. У дверей медицинской академии, которая приютила один-единственный на весь миллионный город криминальный, как говорят в народе, морг, его уже поджидал знакомый опер.

Кравцов втягивал в себя остатки сигареты, когда Герман подошел и с отстраненным видом протянул руку.

— Добрый день! — проговорил опер, кинул окурок под ноги и ответил на рукопожатие. Ладонь у него была широкая, крепкая и царапалась, как наждачка. Сказывается нелюбовь к перчаткам. Да с такой работкой не до нежностей к себе. И холод-то порой незаметен, когда мчишься на очередной вызов среди ночи. — Пойдемте, я вас провожу, а то тут и заблудиться немудрено. Судмедэксперты ютятся под боком у будущих врачей, так сказать, временно. Но ничего нет более постоянного, чем временное, да?

И опер хмыкнул сам себе, не смотря даже в сторону собеседника. Герману совсем не хотелось вникать ни в шутки, ни в проблемы судебных экспертов. Он бы с удовольствием свернул отсюда в сторону прекрасного вида на город, который открывался с холма как раз у здания медицинской академии.

Герман слышал, что судебно-медицинский морг бывает переполненным, но столкнуться с этой проблемой лицом к лицу не ожидал. В узком темном коридоре, видимо, за неимением места в отведенном помещении, одиноко стоял анатомический стол. На холодной металлической поверхности лежал, скрутившись калачиком, дед. Руки его прижимались к груди. Длинная, спутанная в один большой колтун, борода прятала ладони. Казалось, дед крепко спит на металлическом казенном ложе. И с этим детским, умиротворенным видом абсолютно диссонировали нагие, покрытые черными пятнами, тощие ноги, словно чьи-то шаловливые руки поиграли в «Фотошопе» и слепили снимок из двух совершенно разных кадров. Когда-то он ходил, дышал, о чем-то мечтал — был человеком, а теперь, словно тухлая туша на разделочном столе мясника… Горло перехватило от удушающего, концентрированного смрада разлагающейся плоти, запаха мочи и пота — в криминальный морг свозили не только жертв разборок и убийств, но и откинувшихся бомжей и бродяг.

«Вот где заканчивается жизнь, — думал Герман, — обочина судьбы… никому не нужные, брошенные еще при жизни». И словно собственное будущее подкатилось к нему на металлических ножках с колесиками и обдало до боли знакомым холодом.

— Да… здесь не каждый выдерживает, — решил приободрить визитера Кравцов. Уж больно бледен показался ему Герман, — местечко не для слабонервных, так сказать. — Ничего, вот сюда, заходите.

Германа подвели к столу-каталке, на котором под белой, в грязных коричнево-черных пятнах простыней возвышался бугорок. Рядом с телом гостей ожидал немолодой мужчина в белом халате. Он молча кивнул Кравцову и посмотрел на Германа.

— Готовы? Как вы себя чувствуете? — спросил он и взялся за край простыни.

— Да, — ответил Герман. Во рту пересохло, голова казалась набитой ватой, но заострять внимание на своем состоянии ему не хотелось. Наоборот, надо бы поскорее разобраться с этой процедурой и уйти как можно дальше и, желательно, навсегда от этого места.

Человек в белом халате потянул за край простыни. Та легко соскользнула с бугорка, обнажив комок искромсанного мяса с запекшейся кровью вместо лица.

К горлу подкатило, Герман едва сдержал физиологический порыв извергнуть из себя недавно съеденный завтрак. Минуту он смотрел на изуродованное тело, в котором совершенно не узнавался волевой и статный Константин.

Герман заметил зияющую, с почерневшей кромкой, словно копотью затянутую, дыру вместо глаза, колотые раны. И тут же перед внутренним взором снова всплыла во всех подробностях сцена ночного побоища. Герман сжал ладони в кулак, будто снова холодная рукоять кинжала плотно втиснулась в его руку. Вспомнил, как со всей силы бил острием призрачное чудовище по глазницам, груди и всему что ни попадя.

Кравцов молча, но не без интереса наблюдал за изменившимся выражением лица визитера, подметил и то, как тот сжался, словно защищаясь от кого-то.

Ноги подкосились, Герман пошатнулся, но Кравцов вовремя подхватил его под мышки.

— Может, воды? Вам плохо?

— Нет-нет, все в порядке, — забормотал Герман, но капельки пота предательски потекли по вискам. — Пр-росто я не думал, что тут такое…

— Да… Зрелище еще то, но что поделать? — сухо ответил Кравцов. — Так вы узнаете?

Герман еще молча посмотрел на тело. Взгляд скользнул к рукам и застыл на мутно-желтых ногтях.

— Да, узнаю, — тихо проговорил Герман, — это он… Константин.