Вечное Евангелие в вечно меняющемся мире - Джон Паулин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потребность в сообществе
Как я уже подчеркивал в предыдущей главе, постмодернисты испытывают острую нужду в искреннем общении, в подлинном единении с другими людьми. Я поражаюсь отношениям, принятым в среде современной молодежи. В наше время мы предпочитали делиться на пары — и не только ради романтических отношений. Парни тоже, как правило, дружили по двое — вдвоем катались на машинах, вдвоем предавались какому–нибудь хобби. То же самое и с девушками. Как мне кажется, тогда отношения были глубже, но при этом более обособлены от толпы. Если дружили, то дружба была не разлей вода.
Молодежь постмодернистского поколения делиться на пары, похоже, не очень–то любит. Они предпочитают собираться группами по пять (две девушки и три парня, например) или семь (пять девушек и два парня) человек. Они всегда вместе, но при этом отношения между ними не так уж глубоки. Они словно чего–то опасаются. Круг школьных друзей довольно часто меняется из года в год. Если предыдущие поколения поддерживали тесные связи с ближайшими и дальними родственниками, то нынешнее поколение ищет такой общности в отношениях с друзьями и приятелями. Такое впечатление, что постмодернисты стремятся к близким отношениям, но при этом почему–то боятся их углублять.
Одним из серьезных показателей потребности людей принадлежать к какому–нибудь сообществу служат крупные торговые центры. В этих торговых центрах постмодернисты удовлетворяют общую страсть, две нерасторжимые мании — шопинг и любовь к ресторанам и кафе. «Если тебе плохо, пройдись по магазинам!» Кто может это себе позволить, находят себя в потреблении материальных благ. И не только себя, но и некую общность с другими. Скажем, мои дочери терпеть не могут ходить за покупками в одиночку (а мой сын вообще не любит ходить по магазинам, за исключением компьютерных). Потребление само по себе не насыщает; делать покупки вместе с кем–то — вот что главное.
Несмотря на все его изъяны, в этом поиске общности есть нечто весьма полезное. Братское общение (koinonea) — основополагающее для новозаветной веры понятие. Если бы христианские сообщества знали, как воплощать и как выражать то самое братское общение, которое провозглашает Новый Завет, то постмодернистам было бы весьма интересно то, что они могут предложить. В этой сфере, как и во многих других, рука Божья словно подталкивает основную массу людей ближе к библейскому идеалу.
Терпимость к инако…
Постмодернистам свойственна удивительная терпимость к инаковыглядящим, инакомыслящим, инакодействующим и просто чем–то отличающимся от них людям. Однажды мы с женой (кто из нас точно не помню) неосторожно пошутили насчет гомосексуалистов. Моя старшая дочь тут же вспыхнула: «Нельзя так говорить! Даже если вам не нравится, как они себя ведут, они все равно люди, и к ним нужно относиться с уважением!» Я проникся гордостью за нее в тот момент. Она была преисполнена решимости не допустить, чтобы в ее отношении к людям была какая–то предвзятость. И ее гневная реплика вполне типична для многих представителей ее поколения.
Движущие силы, стоящие за постмодернистской терпимостью, — это глобализация и урбанизация. Модернизм сделал возможным возникновение огромных городов — центров промышленности и торговли. Эти мегаполисы, уровень жизни в них и рабочие места, которые они предлагали, как магнитом тянули к себе людей со всех уголков света. Эти глобальные «плавильные котлы» стали средой, в которой пришлось соприкасаться друг с другом людям с разным цветом кожи и верованиями, из разных народов и культур.
Поначалу такое сожительство приводило к серьезному напряжению, однако затем большинство людей поняли, что совместная жизнь обязывает их уважать друг друга и прислушиваться друг к другу. Поэтому постмодернисты выросли в среде, где разнообразие считалось нормой, а терпимость — наилучшим способом существования в этой среде. Такое общемировое явление, как смешение различных народностей в больших городах, указывает на то, что постмодернистское состояние тоже становится общемировым явлением, даже в тех регионах, где модернизм так и не успел серьезно укорениться.
Когда я писал свою докторскую диссертацию, интеллектуальная атмосфера в богословских сообществах была гораздо сильнее стеснена определенными рамками, чем сейчас. Можно было читать научные доклады и делать содержательные комментарии только в строгих рамках модернистского библейского критицизма. Люди излагали свои взгляды на библейский мир с большой долей уверенности в своей правоте. Любая неопределенность облекалась в научную терминологию и заумный язык. Большинство адвентистских богословов чувствовали себя как чужаки в незнакомой стране.
Однако лет двадцать назад мне довелось прослушать серию докладов по Книге Откровение. Один из них был написан на крайне сложном языке, насыщенном эзотерической терминологией. Честно говоря, я так и не понял, о чем вел речь автор, но и задавать вопросы и выставлять себя невеждой мне тоже не хотелось. Поэтому я был поражен, когда другой богослов начал обсуждение представленной работы со следующего замечания: «Я почти ничего не понял из того, о чем он говорил, но, основываясь на том, что мне все–таки удалось понять, вот что мне хотелось бы сказать».
Тогда я впервые ощутил, что грядут перемены. С тех пор богословское академическое сообщество стало гораздо более открытым для широкого спектра взглядов, включая адвентистские. Терпимость и открытость, свойственные постмодернизму, дают адвентистским богословам возможность поделиться своими уникальными адвентистскими воззрениями с остальными. И такой обмен идеями и мнениями полезен для всех. Я думаю, что эта терпимость появилась тоже не без Божьего участия.
Терпимость к противоположному мнению
Еще одной замечательной чертой постмодернистского сознания служит его способность быть терпимым к противоположному мнению. То, что истинно для вас, может быть очень далеко от истины для меня. И однако же оба эти взгляда на истину могут быть приемлемы и восприняты как обоснованные в постмодернистской среде. И этим она сильно отличается от логической замкнутости модернизма.
Древнегреческие философы считали, что противоположность истины — это заблуждение. Если вы принимали что–то за истину, а кто–то другой говорил нечто совершенно иное, то это означало, что тот другой заблуждается и достоин осуждения. Эта установка служила важным