Божьи слёзы - Станислав Борисович Малозёмов

только одно. Об иконах и золотых крестах Лёня совсем недавно кому-то рассказал. Кому-то из тех, кто всегда торчит в вашей любимой «тошниловке».

– Мы послушаем и понаблюдаем,– угрюмо сказал Карагозов. – Если это наши, то они деньгами сорить будут. Угощать всех. В город ездить по ресторанам. И нам будут хвастаться. Мы, пьяные, все одинаковые. Хвастаемся, язык за зубами не держится. Доложим, если такое будет. В память о Леониде.

– Теперь надо доставить его в морг. Потом я позову следователя и эксперта-криминалиста из района. А вы, ну, кто-нибудь из вас, жене его бывшей скажите. Я дам вам знать, когда похороны.

То, как труп вытаскивали через окно и на санях увозили маленьких, на которых Лёня воду возил зимой из общего колодца, описывать не будем. И читать это больно. И писать.

На следующий день Витюша проснулся дома у Юры Карагозова. Не хватило ему сил провести ночь рядом с домом друга, из которого дух его ещё не взлетел в рай. Было Витюше просто страшно. Но не того он боялся, что Лёнин дух его тоже умертвит, чтобы не расставаться. А страшился он, что после смерти те, кто его убил, будут уверены, что мертвяка уже увезли и обязательно придут к Витюше, чтобы уже совсем никого не осталось из людей, которые могли случайно увидеть их в Лёнином дворе.

– Поживу ещё пока, – объяснил себе свою боязнь Витюша. – Всё равно помру от самогона скоро. Но сам. Без помощи топора или молотка.

Утром его из тошниловки позвал какой-то пацан лет десяти.

– Идите за угол. Там человек ждёт.

– Витя, – пожал ему руку Хохлов. – Не хочу тут светиться. Я вот что подумал. Точнее – предположил. Леший здесь. В Семёновке. И думаю я, что уговорил какого-нибудь деда пожить у него в бане. Он там себе и буржуйку поставит, и нары сколотит. А про меня решит, что где-где, а в своей деревне я его искать и не подумаю. «Ну, слишком нагло», подумаю я и искать его здесь не стану. Так он помозговал и решил уже. Деду платить будет работой, домик ему поправит. И самогоном дармовым. На бухло-то Леший копейки всегда найдёт. А достать его не проблема. Тот же дедок и будет носить ему от соседей.

– А я…– начал Витюша.

– А ты сегодня, завтра, послезавтра, неделю походи по селу и посмотри у кого каждый день с утра до вечера из бани, именно из бани дымок идёт. Минус пятнадцать на улице. Без печурки не проживешь и дня.

– Сегодня не пойду. День рожденья у меня. Хоть и горький в общем праздник без друга дорогого, но все, и Алик тоже, поздравлять будут. Неудобно сбегать со своей днюхи. А завтра начну.

– Поздравляю! Лады! – Обрадовался Хохлов. – А то когда участковый по нашим пяти улицам неделю гуляет – это подозрительно. И кто-нибудь Михаилу доложит. Вот тогда он и сбежит неизвестно куда. А так мы с тобой его за неделю и отловим. Точнее – я отловлю. А ты поможешь. У преступления должно быть наказание. Усвоил уже? Молодец! Ну, пока!

В тошниловке все сначала не чокаясь и молча выпили по паре стаканов «розового-крепкого» за упокой Лёниной души. Ещё минут двадцать не шумели и говорили шепотом, потом кузнец Дорофеев сказал коротко:

– Золотого человека, друга верного убили сволочи. Бог их накажет, а мы во имя Отца, сына и святого духа ему поможем. Вычислим и повяжем гадов.

– Аминь, – тихим хором заключили все абсолютно короткую его речь.

И начали поздравлять Витюшу.

Алик принёс ему бутылку армянского и три кружки пива. А ещё подарил четыре больших сушеных воблы и маленькую карточку, на которой сам написал и подтвердил подписью, что Шанин Виктор с этого дня имеет пятидесятипроцентную годовую скидку на всё, что есть в заведении. От пива до колбасы и рыбы. Витюша сразу взял граммов двести ливерной и убежал покормить кота Ваню. Через десять минут он снова стоял у своего торжественного столика.

Мужики-сеяльщики подарили ему полушубок. Черный с белой шерстью внутри, с белой оторочкой от воротника до нижней полы. Им государство выдаёт. Но весной все работают в телогрейках и полушубки пылятся на вешалках почём зря.

– Скидавай драный свой зипун! – Радостно кричали они. – И носи теперь только этот полушубок. Всю зиму! Снимешь раньше или не станешь вообще одевать – обидимся и не нальём тебе ни капли в самый тяжкий твой похмельный час.

Витюша радовался так же, как в тот день, когда мама перед смертью своей подарила ему велосипед «орлёнок». Он пил, смеялся, пел под гитару вместе с толпой пьяных друзей. На семиструнке прекрасно играл Зотов Валера, худрук из клуба, крепко пивший, но почему-то хорошо работающий.

Официантка и уборщица, учительница Витюшина бывшая, Галина Петровна, связала ему перчатки, носки и шарф из козьей шерсти. У неё было четыре козы и козёл, которые давали шерсть, молоко и надежную защиту. Козла боялся даже Хохлов.

Этот рогатый обалдуй однажды услышал, как за воротами ругаются мужики, разогнался издалека, пробил рогами доски и погнал мужиков за самую околицу. Двоих по пути крепко ухайдакал под задницы. Так, что у них штаны сзади лопнули. Вся улица хохотала.

Много ещё всяких мелочей полезных подарили Витюше, и в двенадцать ночи семеро корешей Витиных помогли ему дотащить дары до дома, да и остались у него ночевать. Понимали, что неуютно ему будет одному рядом с ещё живущей в своём доме душой убитого друга. Больно ему будет.

Имелось у них с собой и что выпить, и чем занюхать. Просидели до утра. Уже не веселились, не радовались. Потому, что до рассвета каждый как мог рассказывал про жизнь. К которой все они повернулись задом. И она справедливо ответила им взаимностью.

Глава шестая

Утром после дня рождения Витюша выполз из хаты первым около восьми и воткнул голову по самую шею в стену сугроба за дорожкой перед крыльцом. Представил, что ныряет в Тобол. Задержал вдох на полминуты и вырвал голову на воздух, оставив по краям снежной вмятины мокрые пятна от ушей. Сел на снег, оторвал обжигающе холодный комок от белой двухметровой стены и откусил половину. А талую воду через короткое время проглотил. Освежил ноющее горячее и сухое нутро. Над проёмом между двумя стенами из снега висело странное бледно-розовое солнце, торчала над верхним краем сугроба цветастая голова Лёниного петуха Красули.

Петух большими застывшими глазами постепенно узнавал Витюшу, а потому радостно бил себя наотмашь сизо-желтыми крылами. Как он из заваленного курятника выскочил на