Божьи слёзы - Станислав Борисович Малозёмов

Витюша сбегал в пивную и быстро вернулся.

– Был вроде. – выдохнул он. – Сегодня был в обед. Хотя не точно, что это именно Миха. Повыпрашивал денег. Рублей десять, говорят, набрал. Пьяные – они щедрые. Дают если кто-то загибается с похмела. А Мишка артист ещё тот. Изобразить умирающего – это он запросто. Спросил, кто самогон продаёт и ушел. Только мужики спьяну чётко не помнят – большой он был или среднего размера.

–Тогда мотоцикл ставим в лесу, ветками закидываем и идём на запах дыма. К землянке и выйдем, – Хохлов завёл мотоцикл и они по ухабам медленно покатились к первому колку. Закидали там мотоцикл сухой травой, ветками с желтыми и красными листьями. И двинулись вглубь.

Витюша шел, глядел в небо через концы верхних, частых, а потому лохматых веток берёз и когда опускал взгляд, то его охватывала оторопь от красоты лесной. Серебрились прихваченные ночными заморозками тонкие и ровные как линейки осины, еще не растерявшие умершие разноцветные листья свои. По ржавым соснам вверх-вниз носились белки. Хватали среди листвы на земле тонкие прутики и траву сухую, и несли всё это добро в дупла, где уже решили переждать холода.

То же самое делали и мыши полёвки. Только вместо дупел на деревьях у них имелись заготовленные летом зимние норки. Их устилали травой и зёрнами пшеницы с ближних полей. Только еда зимой и греет получше выстланной травы. Костер развести не дано ни зверям, ни птицам. Выживают как могут с помощью инстинкта самосохранения.

Шаги Хохлова и Витюши не заглушали шуршания бегающих, ползающих, скачущих зверьков и букашек, летающих с карканьем и свистом птиц, шорохов верхних веток, по которым прыгали мохнатые белки, где гулял ветерок первого зимнего дня и бегали небольшие коричневые с белым животом птички, подыскивающие подходящие трещины в стволах для крохотных себе гнёзд. Аромат предзимнего леса не был беднее летнего. Пахло сладкой свежестью и особым вкусом, похожим на запах грибов, исходящим от неживых листьев, похороненных ветрами, но пока не истлевших на завядшей лесной траве.

Хохлов остановился и вытянул шею вперёд, в сторону центра колка.

– Дым, – сказал он и стал загребать ладонью воздух, подгоняя его к носу. – Ты сядь здесь и жди. Тебе там появляться не надо. Мало ли. У него топорик. Тебя он захочет прибить первого.

– А когда ты его арестуешь, он меня все равно увидит и поймёт, что это я его сдал. Шепнёт кому надо и меня один хрен отловят да «пришьют», – Витюша обхватил голову руками и сел на листья.

– Кому он шепнёт? – засмеялся старлей в полголоса. – Из КПЗя его сразу в Зарайский СИЗО. А наших, Семёновских, на зоне только конокрад Исаков. И сидит он под Карагандой. А Мишку определят в Зарайскую «четвёрку». Я со следователями договорюсь.

И он убежал куда-то к дыму, которого Витюша не чувствовал. Бежал и на ходу зачем-то расстёгивал кобуру.

– Трындец Лешему, – почему-то с жалостью в охрипшем голосе громко сказал Витюша Шанин белке, летящей, как пушистая рыжая птица с сосны на ближнюю ветку осины.

Глава пятая

Господь с чего-то вдруг возжелал плодородия полям и огородам вечно последнего в области по урожаям совхоза «Семёновский». Он стал сваливать на поля вокруг деревни, на дома и улицы сотни тонн снега. Со второго декабря к вечеру пятого числа не стало уличных дорог и просёлочных. В низких домах без поднятого на полметра фундамента и высокого крыльца двери на улицу не открывались. До навеса и петли замочной, до середины окон село прочно запечатало сугробами. А ветер, почти ураганный, легко тащил по степному пространству буран, упакованный в огромное сито с дырьями для увесистых снежинок. Туда же просачивалась и метель, и злючая-колючая вихрастая позёмка, которая на улицах сворачивалась в широкие спирали, несущиеся как от хорошего пинка по поверхности снега, уже успокоенного землёй, и оседала на нём, полутораметровом в глубину, добавочным грузом.

Шутку-обманку про то, что снежинки милые и пушистые, лёгкие до невесомости, придумали, сто процентов, бедуины из Сахары, которые о снеге слышали что-то от путешественников, но поняли не правильно. Когда несколько сотен таких «пушинок», обнимало плечи и спину ходока по бурану, то гнуло его, бедолагу, как немощного, больного сколиозом или грыжей позвоночника. Народ единогласно переобувался в валенки местного производства от пимоката Павла Ивановича. В деревне валенки валенками называть не принято. Говорили – «мои пимы». К ним по желанию пимокат подшивал дратвой снизу добавочную толстую катаную подошву, которая позволяла и весной ранней ходить по талому снегу, и мелким лужам.

Мужики штанины пускали поверх валенок, чтобы не иметь тающего снега от колена до подошвы, а сельские женщины в семьдесят четвёртом до того, чтобы носить какие-то другие штаны, кроме полевых комбинезонов, ещё не дозрели. Верх валенка по окружности они затыкали ватином, добытым из старых одеял и пальто. Ватин с ватой сравнивать невозможно хоть они и похожи. Он делается из отходов швейных и ткацких цехов, из распушенной или витой ткани. Он плотный и довольно тяжелый. Зато обмотанная ватином нога даже саму воду почти не пропускает, а уж снег через него пробиться и не пробует.

Окно у Витюши открывается внутрь. В сенях к зиме всегда стоит в углу лопата. Широкая, сделанная из трёхслойной фанеры. Ей пользоваться нельзя никак больше. Только снег чистить. Открыл Витюша окно и попробовал кулаком крепость заноса снежного. Сугроб не продавливался и монолитно прилепился к дереву избы, заканчиваясь верхушкой на уровне Витюшиных глаз. А потому ступить на твердь земную с пятисантиметровым настом он смог только через час. Потом два часа пробивал себе коридор к дверям в дом и к калитке в воротах.

Вчера в тошниловке ему отдал трёхрублёвый долг Карагозов, тракторист на посевной. Занимал трояк он год назад. А тут брат, сваливший с семьёй на Украину, прислал ему посылку. Парадные солдатские штаны без галифе, свитер-самовяз из собачьей шерсти. Жена пару лет вычёсывала домашнюю овчарку. Грелку медицинскую с горилкой подарил и аж двадцать пять рублей. Карагозов так и не понял – зачем посылка. Ни дня рождения вблизи, новый год через месяц ещё. А праздник семейный – развод с женой на основе пьянки был у Карагозова вообще год назад. Получается – просто так прислал. Повыделываться чтоб. Вот, мол, как мы непринуждённо живём в Кривом Роге.

Ну, и надел брюки со свитером тракторист, не загордился, что у него одних ватных штанов на