Чтение мыслей. Как книги меняют сознание - Вероника Райхль

желание говорить на эту тему. Ей совершенно не доставляет удовольствия объяснять, в чем заключается суть ее работы. Да и ничего не выходит, когда она пытается это делать. Словно важность ее темы все равно никто не сможет оценить по достоинству, словно Натали внезапно становится стыдно за специфический интерес. На встречах с друзьями уже через два-три часа ей хочется поскорее вернуться домой. Если говорить откровенно, она с бóльшим удовольствием пошла бы на занятие по йоге или в бассейн. Во время работы над диссертацией все остальное отступает на второй план, переносится на потом. Натали безумно нравится вот уже несколько лет заниматься выполнением единственной действительно важной задачи, временно отложив все остальные дела.

* * *

А затем все заканчивается. Спустя четыре месяца после защиты диссертации Натали смотрит назад и не верит глазам. Все выглядит совсем иначе. Сейчас она осознаёт, что последние три года провела в состоянии своего рода транса. Во время работы над диссертацией ей казалось, что она сохраняет трезвость ума, однако на самом деле это была не истинная трезвость рассудка, а, скорее, трезвенное опьянение. Опьянение от напоминающей кроличью нору мансарды, размышлений Оккама, внутренней стороны ее безличного, происходящего от латыни английского, пребывания в туннеле, где важна только работа. От всего остального Натали была надежно защищена. Теперь она снова оказалась на свежем воздухе, снаружи, где течет нормальная жизнь и веет холодный ветер. Она снова чувствует себя неважной и бесприютной, как до написания диссертации. Все, что эти три года спало сном Эндимиона, — отношения с друзьями, нехватка мужского внимания, вопрос о ее профессиональном будущем, страх быть непризнанной и беспокойство о состоянии мира, — снова пробудилось в ней. Ее жизнь снова сложна. Теперь Натали есть что рассказать, поэтому ей снова нравится находиться среди людей. Это здорово. Однако теперь Натали опять испытывает тревогу и долго не может уснуть по ночам. Все кажется ей бессмысленным. Работая над диссертацией, Натали не задавалась вопросом о смысле. Необходимо было написать диссертацию. В этом и заключался смысл, тем более что в университетской среде получить право голоса и судить о смысле можно только после защиты диссертации. Вероятно, еще большее значение ее работы заключалось в том, что Натали чувствовала себя частью академического философского сообщества. Маленькой шестеренкой, которая заставляла гигантскую машину неторопливо двигаться по просторному интеллектуальному полю, вспахивая почву, собирая урожай и аккумулируя знания. Разработка конкретной задачи внутри этого сложного механизма и была для Натали смыслом. Деньги, которые она каждый месяц получала на свой банковский счет, были доказательством того, что и другие видели смысл в ее работе. Внутри системы любая деятельность, которая отвечает критериям предметного поля, обладает смыслом.

Однако теперь Натали находится за пределами этой системы и осознаёт бессмысленность своей научной работы. Она провела исследование, которое было по достоинству оценено, скажем, шестнадцатью людьми во всем мире. Постановка проблемы в ее работе была увлекательной. Однако предложенное решение незначительно изменит взгляд на Оккама — и то лишь у шестнадцати человек. Если ее исследование действительно хорошо написано, на что Натали искренне надеется, то на одного или двух из них оно окажет более серьезное воздействие. Вероятно, в будущем ее диссертацию прочитает еще пара человек и она на них как-то повлияет. Имеет ли подобная работа смысл? Впрочем, многие исследовательские проекты еще более бессмысленны.

На протяжении всего обучения в университете Натали вместе с другими студентами постоянно использовала следующую формулировку: «Данный вопрос не входит в сферу моих научных интересов, однако, безусловно, тоже имеет право на существование». Очень часто при помощи этой фразы она описывала работы пожилых профессоров, которые в возрасте двадцати или тридцати лет покорили определенную научную область и с тех пор пребывали в построенном вокруг нее (а иногда даже вокруг одного тезиса) маленьком личном замке из песка. Возможно, эта фраза всегда означала, что Натали считала бессмысленными и ненужными такие исследовательские проекты. Однако тогда это казалось ей всего лишь мнением маленькой, неуверенной части себя. Другая ее часть, которая представлялась значительно большей, искренне верила, что подобные проекты имеют право на существование, поскольку другие члены академического сообщества так считали (или, по крайней мере, говорили). Сейчас, находясь вне системы, Натали уже не может отрицать их бессмысленность.

На самом деле Натали с удовольствием занялась бы каким-либо политическим вопросом. Чем-то актуальным — например, работами Ханны Арендт или Мишеля Фуко. Однако для получения необходимого финансирования ее специализация не подходит, поэтому Натали подает заявки в рамках своей традиционной темы, которой она в действительности уже совсем не хочет заниматься. Все кажется ей глупым и тяжелым. Однако по ночам тихий, дружелюбный голос регулярно шепчет Натали на ухо, что все снова будет хорошо, стоит ей оказаться внутри системы. Возможно, так оно и есть.

Любовь к истине

Грегор читает Фому Аквинского

Грегор читает, стоя за конторкой. Читает, лежа в парке. Читает, сидя за письменным столом. Он терпелив. Он меняет положение тела каждые двадцать минут. Каждый раз ему приходится концентрироваться заново. Грегор читает до тех пор, пока не становится рассеянным. Тогда он идет в душ или на прогулку. Затем продолжает чтение. Читая, он старается быть предельно внимательным.

Дело в том, что Грегор знает, насколько легко можно воспринять собственное мышление как должное и упустить все шансы на познание нового. Например, его коллега Энис много лет занимался текстами Фрейда и Лакана. С тех пор все его работы направлены на то, чтобы обнаружить в других текстах особенности, которые он интерпретирует в духе фрейдовского парапраксиса[18] как указания на скрытые желания и влечения. Каждый текст становится для Эниса обманчивой поверхностью, под которой он слышит некий шум. Вместе с тем очевидный смысл от него ускользает. Еще радикальнее действует его коллега Андреас. Он учился мыслить вместе с Гегелем. При этом тезисы Гегеля не просто проникли в структуру его мышления. Нет, все обстоит куда сложнее: форма мышления Гегеля проникла к Андреасу в голову, став основной формой уже его мышления. С каждым повторением она все глубже укоренялась в разуме Андреаса и постепенно превратилась в последовательность действий, которую теперь постоянно воспроизводит его мыслительный процесс. О чем бы Андреас теперь ни говорил, он всегда приводит аргументы с позиции гегелевского снятия. Он не в состоянии сформулировать ни одну мысль, не выявив сразу же ее противоположность. Всегда и всюду он видит снятия, которые ведут на более сложный уровень. Андреас не считает это приобретенной стратегией. Напротив, он полагает, что именно так выглядит логическое мышление здравого