Книги онлайн и без регистрации » Романы » К другому берегу - Евгения Перова

К другому берегу - Евгения Перова

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 15 16 17 18 19 20 21 22 23 ... 68
Перейти на страницу:

– Пей! – силой заставил выпить полчашки водки. – Спи!

Марина уткнулась в подушку. Плечи дрожали – плакала. Плакала как ребенок, всхлипывая и шмыгая носом, горько и безнадежно. Лёшка присел на табуретку, допил, что осталось в бутылке, как воды хлебнул. Потом, наконец, оделся сам. Собрал мокрую одежду, вынес в сени – займется ей потом, завтра. Вспомнил про этюдник, куртку… сапоги где-то там! Послушал – вроде притихла. Спит? Ладно. Пошел собирать разбросанное барахло. У калины увидел Сашку:

– Эй, Пушкин! Сбегай, брат, мамку позови! Пусть в огород выйдет. Скажи, Леший зовет на минутку.

Татьяна вышла, вытирая руки фартуком.

– Ой, привет! Ты чего?

– Да тут, понимаешь…

– А ты не знаешь, куда Маринка подевалась? Я думала, поможет бруснику перебирать, а ее нету! К тете Маше, что ли, пошла?

– Да я как раз об этом…

– Ну?

– Слушай, тут так получилось… Маринка в реку упала… нечаянно. Вымокла вся. Она там… у тети Маши… того… сохнет.

– В реку упала! Да ты что?! Как?

– Поскользнулась и…

– А чего у тети Маши-то?

– Там ближе было… Ты вынеси мне одежду какую-нибудь, я отнесу.

– Ладно, сейчас.

Татьяна повернула было к дому, но на ходу вдруг остановилась. Он даже по спине ее понял – догадалась. И точно: вся побелела!

– Ты… Ты что тут мне! Поскользнулась?

– Ну, Тань! Ну, не поскользнулась.

– Господи! Где она?

– У меня она, спит. Тань, успокойся! Все хорошо уже!

– Хорошо?..

– Я водки ей дал. До утра проспит, потом придет.

– Ты ее вытащил, что ли?!

– Мимо шел.

– Мимо шел! Господи! Это ты виноват!

– Я?

– Ты! А кто еще? Кто ей всю душу вынул разговорами своими? Да как ты жила с женатым, да о чем ты думала! Да-да! Рассказала она мне. Пришла тогда и говорит: «Все правильно, я это заслужила». Праведник хренов! Спрятался тут от жизни, сидишь, картиночки лепишь! Учишь всех, как правильно, как неправильно! А сам!..

– Тань, я пьяный был.

– Пья-аный? Вот и не пей больше! Что у пьяного на языке…

– А ты?! – заорал он. – А ты какого черта сюда ее притащила? В глушь эту? Да тут здоровый с катушек съедет, мать твою!

– Ладно, не ори! А что делать-то было? Одну там оставить – тоску разгонять? Ты видел, какая она?.. Ой, ты прости, прости, Леший! Ты ей жизнь спас, а я ору на тебя, дура! Я Серёжке ничего говорить не стану. Скажу – гуляет поздно. Он и не заметит. Стой тут, сейчас принесу одежду.

И ушла, всхлипывая.

Обратно Лёшка еле дошел – ломило все тело так, словно целый день камни ворочал. По дороге вспомнил, что еще кисти отмывать – и застонал. Потом лег на пол, на старый кожух – Марина скинула его, согрелась видно. И заснул, как в воду канул.

В черную воду…

Черная вода, вязкая, жадная – хватает скользкими ледяными руками, тащит вниз, лезет в горло, и воздуха почти больше нет. А сквозь черноту – бледное сияние, как от луны. Это – Марина! Это ее лицо светится. Холодное, мертвое – на самом дне. А глаза – живые, смотрят, смеются. Приближаются. Как же? Как же она под водой – и смотрит? Ведь когда вытащил – закрыты были глаза? Или нет? Серебряная струя обвилась вокруг тела, спиралью поднялась вверх, и, как рыба, плеснув хвостом, исчезла, обдав холодом еще более жестоким, чем черная вода. Холодом – и смехом: женским, ледяным, злым…

Лёшка проснулся от этого смеха, как от толчка, сел – солнце жарит прямо в окно, галки орут. Не сразу вспомнил, почему на полу. Потом встал, умылся. Прислушался – Марина спит, постанывая. Подошел, посмотрел – волосы торчат вихрами, лицо опухло. Вспомнил, как ударил ее вчера, поморщился. Ах ты, господи! Стараясь не греметь, полез в подпол, достал кастрюльку с похлебкой, разогрел на плитке. Есть хотелось чудовищно – пока грелось, горбушку хлеба сжевал.

Марина завозилась, просыпаясь, закашлялась.

– Проснулась? Доброе утро.

– Доброе утро. – Голос хриплый, сорванный вчерашним криком.

– Там одежда твоя. Одевайся, я выйду.

Когда вернулся, она сидела на топчане, сложив руки на коленях. Ждала дальнейших указаний.

– Умыться там… и все такое… налево в сенях.

Ушла, вернулась, посвежев. Волосы мокрые – видно, пыталась привести в порядок.

– Садись! Есть хочешь?

Кивнула. Лёшка пододвинул миску, щедро плеснул похлебки, дал ломоть хлеба.

– Пахнет вкусно… – сказала Марина.

Заработала ложкой. Глаз не подымала. Потом вдруг задрожала ложка в руке, застучала по миске – бросила ложку, обхватила себя руками, глаза полыхнули ужасом и безумием. Вспомнила. Лёшка догадался и вскочил, подхватил за трясущиеся плечи, прижал к себе, стал гладить по голове, по спине, бормоча какие-то нелепые глупости. Марина вцепилась в него, словно пытаясь спрятаться, а он прижимал все крепче и крепче хрупкое тело, чувствуя под ладонью сквозь тонкий свитер ее лопатки – как прорезавшиеся неоперенные крылышки – и колкие позвонки:

– Ну вот, ну вот… все хорошо… маленький мой… все прошло… все хорошо…

Она постепенно успокаивалась, слабела судорожная хватка тонких пальцев – он отстранил ее слегка, взглянул прямо в лицо: бледная, осунувшаяся, круги под глазами, но глаза… глаза были живые!

– Отпустило?

Кивнула. Погладил ее по голове, по мягким смешным вихрам и сказал, вдруг вспомнив дочку – аж в сердце кольнуло:

– У кошки – боли, у мышки – боли, у Марины – пройди!

И улыбнулся. Марина тоже улыбнулась – неуверенно, словно позабыв, как это делается. А он все держал ее за плечи – никак не мог отпустить. Держал как добычу, отнятую у смерти. Добытый в бою трофей, улов речной. Держал и смотрел в прозрачные серые глаза, на светящуюся бледную кожу с тонкими жилками, на потрескавшиеся губы: под его взглядом лицо розовело, а глаза наливались темной синевой – так синеет перед грозою летнее небо. Акварель…

И невольно лезли в голову вчерашние картинки – как раздевал, как растирал водкой, как отбивалась слабыми руками. Видел опять белую в синеву кожу с пупырышками смертного озноба, нежную грудь с замерзшими сосками, темные волосы внизу живота…

Он стиснул зубы. Отпусти ее! Отпусти сейчас же! Потому что… невозможно.

И как со дна озера, из темных глубоких вод поднимается к солнечной глади медленная рыба, проявляясь серебром в черноте – проявлялось в ее глазах понимание. И, не говоря ни слова, взглядом – разрешила. Как будто сказала: «Ты хочешь? Так возьми».

И уже представив, как это будет, он понял: нет. Нельзя. Неправильно. Потому что потом – не простит себе. Никогда. Потому что – из благодарности, из сострадания сейчас подает. Чтобы живой себя почувствовать. А ему этого мало.

1 ... 15 16 17 18 19 20 21 22 23 ... 68
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?