К другому берегу - Евгения Перова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это что – правление какое-нибудь?
– Да, правление тут было. А так это просто дом. Крестьянин жил, Макеев, – сказал Леший.
– Ничего себе, крестьянин! Двухэтажный дом!
– А ты посмотри, какие водостоки у него – чугунные, с ажуром! Ручки тоже были чугунные – сняли.
– Что же за крестьянин такой?
– Богатый. Видишь, даже липы перед домом посадил! Тут не растут вообще-то. Откуда-то саженцы привез – хотел как барин жить.
– Смотри-ка паркет!
– Да, остатки.
– А печь какая!
– Музейная.
– Надо же… И что с ним стало?
– Да что с ними со всеми стало! Революция, коллективизация, раскулачивание. То объединяли, то разъединяли колхозы. Доигрались – вон, никакой жизни! Одна нежить. Отец рассказывал – Макеев этот даже в Париж ездил, представляешь? На Всемирную ярмарку.
– В Париж!
– Ага, а там его дочка влюбилась во француза.
– И что?
– Ну, что – Макеев воспротивился, привез ее домой. А она тут… утопилась в омуте. Там омут, недалеко от тети-Машиного дома.
– И стала русалкой! С хвостом! – Это встряли мальчишки, которые прыгали рядом.
– А вы откуда знаете? – спросила Марина.
– А нам тетя Маша рассказывала! Она ее видела! – закричали мальчишки.
– Кого?! – спросил Леший.
– Русалку!
– Да ладно вам! Видела она… – отмахнулся от мальчишек Лёшка.
– А мы тоже видели!
– Русалку? – изумилась Марина.
– Нет! Русалку не видели! – закричали мальчишки наперебой. – Таких маленьких видели! Они в лопухах живут, около дальнего сарая! Мы им молоко ставили в блюдечке и пирога клали! Они все съели!
– И спасибо сказали? – подначивал их Леший.
– Нет, спасибо не сказали… – признали мальчишки.
– Фантазеры какие! – улыбнулась Марина.
– Так это михрютки! Отец рассказывал – живут михрютки, маленькие такие, – сказал Леший.
– Вроде гномов, что ли? – не поверила Марина.
– Ну да. Такие, как домовики, только они разные бывают – полевые, луговые…
– Луговые – это опята! – засмеялась Марина.
– И михрютки тоже! А эти, вишь, сараечника видели.
– Ой, перестань… – закачала головой Марина.
– Да правда! – не сдавался Леший.
Пошли потихоньку дальше. Марина вдруг словно проснулась: солнце, дорога, травы, облака; трясогузка впереди ножками семенит; мальчишки бегут, орут, как оглашенные: «Михрютки!» И Леший. Вдруг ей представилось, что они с Лёшкой – муж и жена, мальчишки – их собственные, идут домой к себе… Потом опомнилась. Господи, век бы так шла, утопая в пыли, под нежарким северным солнцем, и чтобы птицы вспархивали, звенели в воздухе, чтобы он рядом шел. Только не приходить никуда. Идти вечно. По сторонам дороги – заросшие поля, мертвые деревни, разваливающиеся дома. Всюду трава выше пояса. Техника брошенная ржавеет, словно скелеты железных динозавров.
– А что же, тут не живет никто? – спросила Марина.
– Давно не живут. В Афанасьеве – мы, в Гальцеве – никого, в Полунине – пастух с телятами, Витя Легкие Ножки. А это Дьяково. На обратном пути зайдем, я тут прялку видел, надо забрать.
– А самые ближние люди – где?
– В Череменино. Это километров десять по реке. Колохта – это за двадцать километров будет. Понга – но это совсем далеко. Что, страшно?
– Да нет. Странно. Просто «Сто лет одиночества» Маркеса.
– Да, Маконго. Всё ушло. Избы, видела какие? Бревна могучие, половицы чуть не метровой ширины, и все это надо было срубить, привезти, обтесать, собрать. Без гвоздя же построено! А печи, а крыши из лемеха! Эх, сколько труда, сколько жизни…
– Да-а…
– Отец рассказывал, раньше все было: свое правление, школа, библиотека, медпункт. А потом, когда Хрущев колхозы укрупнил, развалилось. Правление в Череменино перевели, а туда не наездишься. Я с отцом здесь два или три раза бывал… три, да. Когда взрослым приехал – ужаснулся! Сначала еще жил какой-то народ. А сейчас… Тетя Маша одна держится. Ворчит, но держится: выживают оне нас, выжива-ают! Кто, теть Маш? Да известно, кто – «оне»! И все тут.
– Оне…
– Река судоходная была, пароходы аж до Кологрива ходили!
– А сейчас почему не ходят? – спросила Марина.
– Так плавником все забито, бревнами! Никто ж не чистит. Кенжа – река сплавная, в высокую воду лес плотами гнали, а в межень – молем.
– В межень?
– Межень – это когда вода низко стоит, летом. Бывает, совсем пересыхает, родники видно. А весной, знаешь, как поднимается. Метров на шесть!
– Да ладно!
– Что ладно! Помнишь, как лезли на гору? Сначала круто, потом плоско, потом опять – круто. Гора из трех ступеней состоит, сейчас две над водой, в межень – все три, а весной – только одна. Я когда приехал первый раз по большой воде, в мае, гулял там по узенькой такой дорожке, а когда вода спала – мама родная! Над какой глубиной ходил – ужас.
– А что такое – молем? Лес – молем?
– А, это молевый сплав, когда не плотами, а прямо бревнами – они тонут, реку захламляют. Тут этого леса – на миллионы!
Вышли на косогор к Кенже.
– Глядите, какая вода прозрачная – видно, как рыба ходит в реке! – сказал Леший.
– Где? Где рыба?! – закричали мальчишки.
– Вон, смотри! – сказала Марина.
– Папку бы вашего сюда – сейчас бы всех переловил! А вон – ворон летает! – добавил Леший.
– Огромный какой, важный! – с почтением в голосе произнесла Марина.
Дошли наконец до Марханги: река мелкая, не широкая, вода чистая, струится по песку и камешкам, крошечные рыбешки плещутся. Ребята сразу кинулись рыбешек ловить.
– Ноги только не промочите! – крикнул им Лёшка.
Оглянулся, а Марина на него смотрит – и отвернулась тут же.
– Устала?
– Нет, ничего…
– Сейчас перекусим!
Устроили привал на косогоре, где Марханга в Кенжу впадает. Уселись на бревно, достали припасы – пироги Татьянины, чай в термосах. Костерчик разожгли.
– Отдыхайте! А я искупаюсь схожу. Марин, присмотришь?
– Конечно.
– И мы! И мы купаться!
– Еще чего! Вода холодная. Только взрослым можно.
– А-а! – запротестовали мальчишки.
– Цыть мне, – строго сказал Леший.
Вода и правда была холодная. Он вздохнул свободно – не ожидал, что так тяжело будет рядом с ней идти и разговоры разговаривать – как по минному полю. Над каждым словом думал. Устал.