Советские ветераны Второй мировой войны. Народное движение в авторитарном государстве, 1941-1991 - Марк Эделе

собственно, и решил апеллировать к местным властям. Однако инспектор собеса, рассматривавший его дело, отреагировал на солдатские беды универсальным рецептом: «Товарищ Крылов, райсобес на Ваше заявление сообщает, что при первой возможности просьба будет удовлетворена». Вскоре после этого заявление товарища Крылова вообще было утеряно[183].

В конечном счете, разочарование вело ветеранов в Москву, где они толпились в приемных всевозможных учреждений и ведомств. Но прежде чем отправится в столицу, они писали, писали и писали. Бывшие солдаты заваливали просьбами и жалобами все этажи советской и партийной иерархии. В архивных фондах одного только Верховного Совета СССР хранятся тысячи писем демобилизованных. Его соответствующий отдел, отвечавший не только за личный прием граждан, но и за обработку получаемой от них корреспонденции, тонул в потоке поступающих бумаг. Другим излюбленным адресатом для жалобщиков выступали центральные газеты. В августе и сентябре 1945 года редакция газеты «Известия», например, получила огромное количество писем с жалобами от демобилизованных. Прежде чем написать в газету, их авторы, как правило, безуспешно обращались в районные и городские советы или соответствующие собесы[184].

Результаты всех этих усилий были весьма неоднозначными, хотя некоторым все же удавалось преуспеть. Так, профессиональные мошенники, в послевоенные годы пытавшиеся погреть руки на полагающихся ветеранам льготах, не раз демонстрировали, что невозможное возможно. Одним из самых дерзких советских аферистов той поры был Вениамин Вайсман. Его случай – яркий пример того, чего можно было добиться просьбами и увещеваниями, пользуясь ими умело и умно[185]. Вайсман решил прибегнуть к мошенничеству после того, как «профессиональная травма» положила конец его карьере: этот человек, осужденный за воровство, в 1946 году во время неудачного побега из лагеря потерял обе ноги и руку из-за обморожения. Отказавшись от прозябания в провинции, он до самого своего ареста в 1947-м предпочитал «работать» в Москве. Раздобыв где-то документы, свидетельствующие о том, что он является дважды Героем Советского Союза, а также кавалером семи орденов и трех медалей, Вайсман всякий раз отправлялся за помощью непосредственно в центральные ведомства. Этот человек был на редкость удачлив: «Ему почти всегда удавалось попадать на прием к министрам или заместителям министров (дело само по себе нелегкое) и выманивать у них десятки тысяч рублей или товары равноценной стоимости. В общей сложности на удочку Вайсмана попались 27 министерств, в числе его жертв оказалось множество советских руководителей высокого ранга, например, министр металлургической промышленности И. Т. Тевосян, министр транспортного машиностроения В. А. Малышев, министр финансов А. Г. Зверев»[186]. За единственный год своей деятельности он обзавелся не только крупной суммой денег, одеждой (включая «синий американский костюм»), обувью и тканями, но также квартирой в Киеве, билетом на самолет, чтобы добраться до своего нового жилища, и всей необходимой для обустройства мебелью[187].

Правдами или неправдами, но некоторым фронтовикам все-таки удавалось получить государственную помощь. Но, как видно из таблицы 2.1, в расчете на одну ветеранскую душу выделенных денег и товаров решительно не хватало. В итоге оформилась четкая иерархия, положение в которой определяло получаемую долю скудного государственного пирога: демобилизованный солдат в среднем получал больше, чем любой заявитель из гражданских, но меньше, чем орденоносцы и прочие особо отличившиеся. На инвалидов войны усредненно приходились совсем миниатюрные суммы – вероятно, из-за того, что их было слишком много[188]. Итог рассмотрения конкретного обращения зависел и от многих других факторов: от социальных навыков просителя, прихотей советских чиновников, шестеренок бюрократической машины, а также готовности ведомственного исполнителя показать то или иное письмо «важной шишке». Бо́льшая часть корреспонденции, адресованной высшим инстанциям, просто отправлялась назад с указанием разобраться на месте. Лишь в том случае, если высокопоставленное лицо решало, что проблема заслуживает особого внимания, обращение или жалобу «ставили на контроль». В подобных ситуациях ветераны действительно могли получить все то, что им причиталось. Инвалид войны В. Н. Никитин из Свердловска поделился с чиновниками следующей историей. В 1946 году он выписался из госпиталя и отправился домой, но по дороге, в Москве, у него украли армейскую расчетную книжку, на которой числилась приличная сумма в 7180 рублей 82 копейки. Он немедленно уведомил о потере Госбанк, отвечающий за выплаты бывшим фронтовикам. Оттуда солдату сообщили, что его депозит будет восстановлен в течение шести месяцев. «Я написал несколько писем, но не получил определенного ответа, они все тянут», – рассказывал ветеран. В декабре 1946 года Никитин отправился в Москву, чтобы решить эту проблему, но теперь ему сказали, что он получит свои деньги в марте следующего года. К апрелю он все еще ничего не имел. Тогда он написал еще одно письмо в Госбанк, на которое получил обескураживающий ответ: «Ваш счет закрыт, деньги получены, мы пытаемся выяснить, кто их получил». После этого заявитель решил, что без помощи высокого начальства уже не обойтись. Он написал обращение к председателю президиума Верховного Совета СССР, в аппарате которого дело сочли достойным внимания, передав его в военную прокуратуру. Бюрократическая машина заработала, и Никитин наконец обрел свои кровные[189].

В некоторых случаях привилегии «продавливались» сверху, невзирая даже на то, что соответствующие решения высокого начальства шли вразрез с реальностью, гранича с абсурдом. Именно таким было дело Якова Озерова, которое весной 1946 года превратилось в настоящую головную боль для Московского городского отдела народного образования[190]. 23 июня 1941 года Озеров отправился добровольцем в Красную Армию и по закону, вернувшись с фронта, имел право восстановиться на довоенной должности – то есть получить не просто аналогичную работу, как нередко случалось с другими демобилизованными, а именно то же самое оставленное им довоенное место[191]. Озеров, похоже, любой ценой намеревался воспользоваться этой привилегией. До 1941 года он работал директором оздоровительной школы № 4 Мосгороно. Это учреждение, как и многие другие подобные, во время войны было закрыто, а его здание передано под военные нужды. По возвращении Озерова из армии Мосгороно предложил ему вернуться на директорскую должность. «В интересах дела», как выразился начальник ведомства Орлов, ветерана попросили возглавить школу № 8, которая вновь начала работать, – вместо школы № 4, которая по-прежнему оставалась закрытой. О назначении Озерова был издан соответствующий внутренний приказ.

Однако ветеран остался недоволен. В конце концов, он имел право на ту же самую, а не на аналогичную работу. В положенный день он не явился на рабочее место и, к большому огорчению чиновников и учащихся, задержал открытие школы. Он проигнорировал просьбы Мосгороно принять новое назначение, вместо этого обратившись с жалобой в прокуратуру[192]. Прокурор не поддержал совершенно разумный довод Мосгороно о том, что школы № 4 больше нет и что