Советские ветераны Второй мировой войны. Народное движение в авторитарном государстве, 1941-1991 - Марк Эделе

органы в том, что его потребности важнее, чем нужды сотен или даже тысяч прочих граждан. Любому, кто не хотел остаться с пустыми руками, следовало добиваться помощи с максимальной напористостью и агрессивностью, используя две зарекомендовавшие себя советские практики: «письма во власть» и личные ходатайства[169].

Таблица 2.1. Материальная помощь демобилизованным солдатам и офицерам

Источники: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 88. Д. 699. Л. 6 (материальная помощь); Донченко В. Н. Демобилизация Советской Армии и решение проблемы кадров в первые послевоенные годы // История СССР. 1970. № 3. С. 99. В показателях Сталинской и Кемеровской областей количество демобилизованных приведено с учетом второй половины 1946 года, а цифры материальной помощи – без учета.

Ветераны и их семьи относились к числу самых активных граждан, подававших прошения на местном уровне – 81 % всех писем с просьбами и жалобами, полученных органами социального обеспечения Свердловской области в 1944 году, поступили от инвалидов войны[170]. В ходе проверки 481 организации в Казахстане прокуратура установила, что в третьем квартале 1945 года они приняли в совокупности 2691 жалобу. Из этого числа 60 % были написаны членами семей военнослужащих, 31 % – инвалидами войны и 8 % – демобилизованными[171]. Попытки добиться помощи в налаживании гражданской жизни обычно начинались с местного уровня, но зачастую, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, ветеранам приходилось обращаться и выше. Рассмотрим, простую, казалось бы, проблему воссоединения семьи. Одного солдата собирались демобилизовать, но его жене, эвакуированной в 1941 году, не разрешали вернуться в родную Одессу, потому что город имел статус «закрытого». Заручившись поддержкой командира, этот фронтовик писал письма в городской совет, где просил позволить его жене приехать домой, но ответ всегда был отрицательным. Ветеран, однако, продолжил бороться: «Я обращался за помощью в облисполком, обком, горком, к облвоенпрокурору, но никто не хочет слушать. Бездушные люди». Ничего не добившись на уровне города и области, он обратился с письмом к генеральному прокурору СССР[172]. И только здесь ему наконец улыбнулась удача. Прокуратура быстро отреагировала, обращение заявителя было передано в Одессу, и в сентябре 1945 года городской совет выдал необходимые документы, позволявшие семье воссоединиться[173].

Другой ветеран-инвалид войны из Сталинской (ныне Донецкой) области так описал свой «марш протеста» по советским учреждениям (метафору в данном случае можно понимать буквально): «… Приехал домой и до сего времени живу в очень плохих условиях, хожу каждый день в Буденновский райисполком, в прокуратуру Буденновского района, в Буденновский райпартком; бываю в милиции, бываю в горисполкоме, нигде я не могу добыть правды, чтобы мне с моей семьей дали квартиру. … На фронте жил в сырых окопах один, а дома живу с семьей под открытым небом…»[174]. Поскольку местные структуры нередко были перегружены, ветеранам приходилось целыми днями простаивать в очередях – порой только для того, чтобы услышать, что они обратились не в то учреждение, что нужны другие документы или что нужно зайти еще раз через неделю. В Чебоксарах, столице Чувашской АССР, просители нередко ждали появления начальника горжилуправления все утро; чиновник принимал только с девяти до двенадцати часов[175]. В Сумской области Украины офицеры-отставники сидели в приемной, пока председатель горсовета использовал свое рабочее время для стрижки и бритья[176]. В жилищном управлении Баку прием демобилизованных по вопросам обеспечения жильем вообще не проводился. Ветераны целыми днями, с утра до вечера, толкались в коридорах администрации, тщетно дожидаясь откликов на свои заявления[177]. В Калининской области в исполкомах местных советов даже не было комнат для посетителей; просителям приходилось часами простаивать в коридорах. 22 марта 1946 года в девять часов утра демобилизованный Зуев занял очередь на прием к председателю исполкома Центрального района Калинина; его приняли где-то к полудню, но у других просителей бывало и похуже. Демобилизованная Воскобойникова пыталась попасть в областную прокуратуру, на дверях которой часы приема вообще не были обозначены; 26 марта она провела в ожидании семь часов, а на следующий день еще три часа. В архивной справке не говорится, отказалась ли она от своей затеи или ее все же приняли прокурорские работники[178]. Инвалидам из Кисловодска, жизнь которых зависела от пенсий, начисляемых городским управлением социального обеспечения, в случае нарушений или сбоев приходилось писать жалобы по два или три раза, но и это не гарантировало получения ответа[179]. Некий бывший фронтовик, колхозник из Калининской области, отчаянно нуждался в помощи, чтобы прокормить свою семью – двоих детей и больную жену. В течение одного месяца он трижды обращался в местный совет, но не добился вообще никакой реакции[180].

Учитывая урон, причиненный войной, жилье было приоритетом для многих семей. Даже если дома и не были разрушены, то, как правило, они находились в плачевном состоянии. Чтобы сделать их пригодными для жизни, нередко требовались многие месяцы упорного труда. Демобилизованному В. С. Цацкину из Москвы пришлось три года обивать пороги государственных учреждений, прежде чем в 1948 году вмешательство секретариата председателя Верховного Совета СССР сдвинуло его жилищный вопрос с мертвой точки. Поначалу этот гражданин писал в Московский городской совет, который пересылал его письма в московское жилищное управление. Он пять раз обращался в упомянутое жилуправление, по крайней мере один раз – в прокуратуру своего района, трижды – в местную газету «Московский большевик». Кроме того, он получил заключения четырех комиссий, которые, изучив условия его проживания, неизменно выдавали справки о том, что ремонт его жилища должен быть сделан «незамедлительно». За время этой трехлетней кампании Цацкин собрал «более десятка» постановлений районного жилуправления о безотлагательном ремонте своей квартиры, но к ремонтным работам так никто и не приступил[181].

Тем людям, которые возвращались после трудовой мобилизации, нередко приходилось вести длительные бюрократические баталии ради того, чтобы их документы, необходимые для получения пенсий по инвалидности, были пересланы прежним работодателем новому работодателю[182]. Письма на эту тему нередко путешествовали между облисполкомами, горисполкомами и райисполкомами, а потом оседали в архивах, поскольку заявители тем временем переезжали в другое место. Многие ветераны становились жертвами перегруженности бюрократов, не позволявшей им вникать в детали поступавших обращений. Так, некий инвалид войны написал жалобу в районное управление соцобеспечения, суть которой заключалась в следующем: председатель колхоза лишил его права на хлебную дотацию из-за отказа участвовать в лесозаготовках, несмотря на то, что ветеран, будучи инвалидом II группы, физически не мог выполнять тяжелые работы (и, кстати, был освобожден от них по закону). Поскольку председателя приводимые аргументы не убедили, фронтовик,