Флэшмен и краснокожие - Джордж Макдональд Фрейзер

– Дорогая, – обращаюсь я к Сьюзи, – быть может, вы и полковник простите нас с мистером Вуттоном. Нам надо поговорить.

Я вышел на крыльцо, и Вуттон поплыл следом, не глядя на меня.

– Мистер Вуттон, – приступаю я. – Моя жена желает видеть меня во главе каравана, и она всегда получает что захочет. Так вот: я, конечно, не ваш Старый Билл Уильямс, но и не гринхорн[45] какой-нибудь. Я не претендую на роль капитана каравана, но вы ведь проводник, и все будет делаться по-вашему. Вы шепнете мне, а я озвучу приказ всем. Вам же за это будет лишняя сотня в месяц. Что скажете?

Деньги-то ее, в конце концов. Он молчал, поэтому я продолжил:

– Если вас смущает то, что подумают ваши друзья, когда увидят вас под началом у новичка…

Он поднял на меня свои голубые глаза и не отводил их. Жутко неуютно. Вуттон продолжал молчать, видимо, размышляя о чем-то, потом говорит:

– Там увидим, думаю. Не пропустите со мной по глоточку?

Я согласился, и он подвел меня к двум привязанным мулам, искоса следя, как я взбираюсь в седло. Ха, о верховой езде я забыл больше, нежели он когда-либо помнил; мы порысили по улице, потом мимо палаток и фургонов к Вестпорту и прибыли к большой лачуге с выведенной на вывеске золотыми буквами надписью: «Последний шанс». Торговля там просто кипела. Ричи прикупил баклажку, и мы поехали к рощице. Всю дорогу он был погружен в свои мысли, время от времени бросая на меня взгляд, но не произнося ни единого слова. Мне было плевать – погода стояла отличная, я радовался поездке и наслаждался зрелищем: в лесу несколько охотников палили из винтовок по невидимой цели. Когда мы подъехали поближе, я увидел, что они «забивают гвозди». Для этого требуется с пятидесяти шагов попасть в торчащий из дерева гвоздь с широкой шляпкой. Его надо вогнать целиком, что при пуле диаметром с горошину само по себе непросто.

Завидев их, Ричи хмыкнул, и мы проехали совсем рядом с группой стоявших у дерева с гвоздями охотников, отзывавшихся на каждый выстрел свистом или кошачьими завываниями. Ричи спешился.

– Не будете любезны посидеть минутку? – спрашивает он, указывая мне на пень с учтивостью придворного из Версаля; даже баклажку поставил рядом.

Я присел и стал ждать, хорошенько промочив горло – это оказался ром первой перегонки, ей-богу, – а Ричи тем временем разговаривал со своими приятелями-охотниками: в мокасинах и рубахах с бахромой – по большей части, и дочерна загорелыми да бородатыми – все без исключения. Только когда некоторые из них стали посматривать на меня, обмениваясь репликами на своем варварском «плаг-а-плю»[46], в котором от нормального английского почти ничего не осталось, я сообразил, что эти скоты дают ему советы в отношении меня, подумать только! Ей-богу, я едва не сорвался, но тут вся компания направляется ко мне. Рожи ухмыляются, а вонища – святой Георг! Я вскочил на ноги, собираясь уйти, но замер, словно молнией пораженный, потому как первый – зачуханный верзила в непромокаемой шляпе и леггинах, был одет не во что иное, как в мундир английского лейб-гвардейца, потертый, но вполне сохранившийся. Я присмотрелся получше: точно, обмундировка «оловяннобрюхих»[47], без дураков.

– Эгей, приятель, как здоров? – кричит чучело.

– Откуда, черт возьми, вы взяли этот мундир? – спрашиваю.

– Ты ж англичанин, – ухмыляется он. – Ладно, расскажу. Эту вон одежонку дал мне один из твоих. Шотландский малый, баронет, что ли, или как его там – ну, вроде лорда, не знаешь? Звать Стуарт. Ну, разве не мировой парень? Он мог загнать вон тот гвоздь с закрытыми глазами.

Охотник оценивающе глядел на меня, теребя бороду, и мне почему-то захотелось вдруг, чтобы моя кожаная куртка не выглядела такой чертовски новенькой.

– Ричи толкует, что не знает, как и быть, коли тебя поставят капитаном каравана.

– В самом деле? Так скажите Ричи…

– Мистер, – говорит он, – вы знаете, что это?

И показывает мне предмет, напоминающий по виду скрученную кожу.

– Ясно дело – это вяленое мясо. А теперь…

– Не спеши-ка, приятель, – продолжает чучело, подступает поближе и подмигивает мне, как десятилетний мальчишка. – Мы ж тогда засмеем старину Ричи. Скажи-ка: какой длины тебе понадобится веревка, чтобы привязать мустанга на ночь?

Я едва не посоветовал ему убираться к дьяволу, но он снова подмигнул, да и видок у него был как у человека, которого не так просто послать куда подальше. Да и что мне оставалось делать? Стоит повернуться спиной к этим бородатым фиглярам, так они животики надорвут от смеха.

– Зависит от мустанга, – говорю. – И от травы, и как долго ты ехал, и где ты находишься, и сколько в тебе мозгов. Два фута, может, три.

Он прямо зашелся от хохота, хлопая себя по ляжкам, а одетые в кожу парни зашушукали, глядя на Ричи. Тот стоял, опустив голову, и слушал. Допрашивавший меня говорит:

– Ну, все ясно, как катехизис.

В нем читалось такое довольство собой и такая очевидная насмешка над Ричи, что я решил вступить в игру.

– Следующий вопрос, пожалуйста, – говорю я.

Он всплеснул руками.

– Эй, вы поглядите-ка. Бойкий паренек! Представь: это ночной лагерь. Я – часовой. Что, по-твоему, я сейчас делаю? – Он посмотрел на куст ярдах в двадцати от нас, отошел на несколько шагов в сторону, посмотрел снова, потом вернулся ко мне. – Чой-то странное, не находишь, приятель?

– Ничуть. Ты наблюдаешь за кустами. За всеми кустами. Если после наступления темноты куст окажется не там, где должен быть, ты выстрелишь в него. Потому что там прячется индеец, не так ли? Мы то же самое проделывали в Афганистане – самый тупой солдат знает эту уловку.

– Ух ты! – просветлев, восклицает охотник и хлопает Ричи по плечу. – Ну вот, парень! А этот малый забавный, попомни мое словцо. Чо теперь?

Ричи молча смотрел, погруженный в свои мысли. Потом медленно кивнул; все замшевые парни обменялись тычками, а мой мучитель просиял от удовольствия. Ричи хлопнул меня по револьверной кобуре и вытащил из кармана кусочек ткани, затем направился к дереву и стал цеплять клок на полувбитый гвоздь. Мой рослый приятель хмыкнул и покачал головой. Я мигом смекнул, чего от меня хотят, и решил задать им жару. Эти придурки вдоволь поизмывались надо мной, пришло время поставить мастера Ричи на место.

Из-за пояса у верзилы торчал нож, и я в мгновение ока выхватил его. Это был «грин ривер», лучший нож в мире; именно такой был у Ильдерим-Хана, когда он с дьявольским терпением учил меня тому трюку на Кабульской дороге почти десять лет тому назад. Пока Ричи мостил мишень, я метнул нож. Глаз малость подвел меня: в цель я не попал, зато едва не снес ему ухо. Ричи уставился на дрожащие рядом с ним лезвие, а долговязый клоун зашелся в смехе. Замшевые дружки едва на землю не падали, надрывая животы – сдается, пришпиль я его через затылок к дереву, это для них была бы самая веселая шутка.