Обсидиановая бабочка - Лорел Гамильтон

Маркс резко сделался серьезным. Он попытался глянуть на менякоповским взглядом, но внутри ощущалась неуверенность, почти граничащая сострахом.

- Улыбнитесь, лейтенант. Удачный день - ни одного убитого.

Эта мысль дошла до него не сразу, потом отразилась на лице.Он в точности меня понял. Никогда нельзя даже намекать полиции, что можешьубить, но я устала, и мне все еще предстояло вернуться в палату. А, хрен бы сним.

Эдуард произнес своим голосом, низким и пустым:

- И ты еще спрашиваешь, почему я с тобой состязаюсь?

Я перевела на него взгляд такой же мертвый, как у Эдуарда, ипокачала головой:

- Я не интересуюсь, почему ты состязаешься со мной... Тед. Ятолько сказала, чтобы ты это прекратил, пока мы не раскроем дело.

- А потом?

- А потом видно будет, так ведь?

На лице Эдуарда я увидела не страх - а предвкушение. И вэтом-то и была разница между нами. Он любит убивать, я - нет. А пугало меня то,что сейчас, быть может, это была единственная оставшаяся меж нами разница. Имне она не казалась такой существенной, чтобы кинуть камень в Эдуарда. Да, уменя по-прежнему было больше правил, чем у Эдуарда. Оставались веши, которые онспособен сделать, а я - нет, но даже этот список за последнее время укоротился.Какое-то близкое к панике чувство рвалось у меня наружу. Не страх перед Эдуардомили тем, что он может сделать, но мысль, не свернула ли я уже за последнийповорот, не стала ли просто монстром? Я сказала доктору Эвансу, что мы -хорошие парни, но если мы с Эдуардом играем за команду ангелов, кто же можетбыть на другой стороне?

Некто, готовый живьем освежевать человека без какого-либоинструмента. Тот, кто отрывает органы у мужчин и груди у женщин голыми руками.Каким бы плохим ни был Эдуард, какой бы плохой ни стала я, существуют еще тварии похуже. И мы готовы отправиться на охоту за одной из них.

Я действительно вернулась в палату и ни черта нового неузнала, осмотрев трех последних жертв. Столько мужества потрачено зря. Ну, несовсем зря. Я себе доказала, что могу туда войти снова без тошноты илиобморока. Произвело ли это впечатление на Эдуарда и Маркса, мне было все равно.Главное, можешь ли ты произвести впечатление на себя.

То ли на доктора Эванса я тоже произвела впечатление, то лиему надо было передохнуть и выпить чаю, но он меня позвал в комнату отдыхаврачей и сестер. Вообще-то такого кофе, который нельзя пить, не бывает, но янадеялась, ради Эванса, что чай все-таки лучше. Хотя сомнительно. Кофе был избанки, а чай - из пакетиков с веревочками. От пакетированного чая или кофемногого ожидать не приходится. Дома я сама мелю кофе, но сейчас я от домадалеко и благодарна хотя бы за теплую горечь.

Пришлось добавить сливок и сахара, и тут я заметила, чтокофе дрожит в чашке. И еще мне было очень зябко. Нервы, просто нервы.

Если у Эдуарда и были нервы, то вряд ли это бросалось вглаза, если судить по тому, как он пил черный кофе, прислонившись к стене.Сахаром и сливками он пренебрег, как настоящий мужчина. Он морщился с каждымглотком, и, пожалуй, не от того, что кофе был горячий. Губа у него слегкараспухла от моего удара, и мне это было приятно. Ребячество, но что поделаешь?

Маркс расположился на единственном в комнате диване и дул накофе. Себе он сливки и сахар положил. Эванс сидел на единственном стуле, неслишком удобном, и вздыхал, помешивая чай.

Эдуард глядел на меня, и я наконец поняла, что он не сядет,пока не сяду я. Ну и черт с ним. Я опустилась на стул - не совсем удобно с егослишком прямой спинкой, зато стоял он так, что мне были видны всеприсутствующие в комнате и дверь тоже. У дальней стены находился небольшойхолодильник - старая модель, окрашенная в странный коричневатый цвет. В угловойстойке стояла кофеварка, еще одна кофеварка, где ничего не было, кроме горячейводы, умывальник и микроволновая печь.

Доктор Эванс залил чай горячей водой. В открытом пакетележали пластиковые ложечки, и еще была большая кружка с этими бесполезнымимешалками для кофе. Можно было выбрать сахар, нутрасвит и еще какой-тозаменитель сахара, о котором я никогда не слышала. На столе остался засохшийкружок искусственных сливок, которые кто-то когда-то пролил и поставил тудакружку. Я разглядывала все эти мелочи, стараясь отвлечься. Несколько секунд мнехотелось только прихлебывать кофе и не думать. Я все еще сегодня ничего не ела,а сейчас мне уже и не хотелось.

- Вы сказали, что у вас есть ко мне вопросы, миз Блейк, -нарушил молчание доктор Эванс.

Я вздрогнула, и Маркс тоже. Только Эдуард остался неподвижностоять, прислонившись к стене, глядя на нас синими глазами, будто напряжение иужас совершенно его не касались. А может быть, просто притворялся. Я уже незнала.

Я кивнула, пытаясь собраться.

- Как они все остались в живых?

Он чуть склонил голову набок.

- Вас интересует технически, как это удалось сделать?Медицинские подробности?

Я покачала головой:

- Нет, я о другом. Если один человек, пусть два выживут притаких повреждениях, я еще поверю. Но вообще-то человек вряд ли может выжить илия не права?

Эванс поправил сползавшие очки, но кивнул:

- Нет, вы правы.

- Так как же выжили все шесть?

Он нахмурился:

- Кажется, я не понимаю, что вы хотите сказать, миз Блейк.

- Я спрашиваю: каковы шансы выжить шестерым людям разногопола, возраста, происхождения, физической формы и так далее при одинаковомобъеме повреждений у каждого из них. Насколько я понимаю, выжили толькоободранные жертвы?

- Да. - Доктор Эванс внимательно смотрел на меня светлымиглазами, ожидая продолжения.

- Почему они выжили?

- А потому что живучие, - сказал Маркс.

Я посмотрела на лейтенанта, снова на доктора:

- Это правда?

- Что? - спросил доктор.

- Что они живучие?

Он опустил глаза, будто размышляя.

- Двое мужчин регулярно занимались спортом, одна женщинабыла марафонской бегуньей. Трое остальных вполне обыкновенные. Одному мужчинепод шестьдесят, и он никаким спортом не занимался. Другой женщине околотридцати, но она... - Он посмотрел на меня. - Нет, их не назовешь особоживучими индивидами, по крайней мере в физическом смысле. Но я убедился, чтоочень часто люди, не обладающие физической силой или какой-нибудь еще, дольшевсего выдерживают под пыткой. Крутые мужики обычно сдают первыми.

Я заставила себя не обернуться на Эдуарда, но это былотрудно.

- Разрешите, я уточню, насколько правильно я поняла. Умер лиеще кто-нибудь из тех, кто был ободран, как и люди в палате?