Обсидиановая бабочка - Лорел Гамильтон

Рывком я сдернула с головы пластиковый колпак. Волосы упалина плечи, задели лицо. Все еще не хватало воздуху.

- Извините, - сказала я, и собственный голос показался мнедалеким. - Я сейчас вернусь.

Открыв наружную дверь, я выскочила.

В коридоре казалось прохладнее, хотя я знала, что это нетак. Прислонившись к закрытой двери, я зажмурилась, дыша прерывисто и глубоко.После шипящей безмолвной палаты коридор был полон звуков. Шаги людей, какое-тодвижение, и голос лейтенанта Маркса:

- Не такая уж вы офигенно крутая, миз Блейк?

Я открыла глаза и посмотрела на него. Он сидел в кресле,принесенном, очевидно, для постового у двери. Самого постового видно не было.Только Эдуард стоял, прислонившись к стене, сложив руки за спиной. Он смотрелна меня, мне в лицо, будто пытался запомнить это выражение страха.

- Я трех пациентов посмотрела, пока не пришлось выйти. А высколько, Маркс?

- Мне не пришлось оттуда выкатываться.

- Доктор Эванс сказал, что никто не осматривал всей палатыбез того, чтобы не прервать обход и не выйти из нее. Значит, и вы тоже несмогли, Маркс, так что не надо понтов.

Он вскочил:

- Вы... ведьма!

Слово это он выплюнул, будто не знал худшего оскорбления.

- В каком таком смысле? - спросила я. Здесь, в холле, мнебыло лучше. Переругиваться с Марксом - это семечки по сравнению с тем, что мнееще придется делать.

- В самом прямом!

- Если вы не знаете разницы между настоящей ведьмой ианиматором, неудивительно, что вы не можете поймать эту тварь.

- Какую еще тварь?

- Ту самую. Монстра.

- Федералы считают, что это серийный маньяк.

Я глянула на Эдуарда:

- Приятно, что мне хоть кто-то сообщил мнение федералов.

На лице Эдуарда даже капелька вины не отразилась. Он смотрелприветливо и непроницаемо, и я снова повернулась к Марксу:

- Почему тогда на ободранных телах нет следов орудия?

Маркс посмотрел вдоль коридора, где шла какая-то сестра стележкой.

- Мы не обсуждаем текущее расследование в общественныхместах.

- Отлично. Тогда, когда я вернусь туда и посмотрю триоставшихся... тела, поедем не в общественное место, где можно будет поговоритьо деле.

Он чуть побледнел.

- Вы вернетесь туда?

- Жертвы - это следы преступления, лейтенант. И вы этознаете.

- Мы вас можем отвезти на места преступлений, - сказал он.Самые приветливые слова от него за все это время.

- Прекрасно, и мне надо их видеть, но сейчас мы здесь, иединственные возможные ключи к разгадке - в той палате.

Дыхание у меня восстановилось до нормы, обильный пот на лбувысох. Может, я чуть бледна, но двигаться могу и чувствую себя почти нормально.

Выйдя на середину холла, я поманила к себе Эдуарда, будточто-то хотела сказать ему только для его ушей. Он отвалился от стены инаправился ко мне. Когда он подошел поближе, я сделала ложный выпад ногой вниз.Он на миг опустил глаза, среагировав, и в ту же секунду высокий удар ногойпопал ему в челюсть. Он тяжело упал на спину, взметнув руки, чтобы защититьлицо. Он был достаточно опытен, чтобы защищать жизненно важные зоны, а потомуже думать, как подняться.

Сердце у меня в груди колотилось - не от усталости, отадреналина. Я никогда еще не пробовала свое вновь обретенное искусство кенпо внастоящем бою. Впервые пробовать его на Эдуарде - вряд ли самая удачная затея,но смотри ты - получилось. Хотя, честно говоря, я несколько удивилась, чтополучилось так легко. Мелькнула мысль, не поддался ли Эдуард, но вторая мысльей возразила, что для этого у него слишком сильно самолюбие. Я поверила второй.

Я стояла в модифицированной "стойке лошади". Этопочти единственная стойка, которую я достаточно освоила, чтобы вернуться в неепосле выпада ногой. Кулаки я подняла вверх и ждала, но сама не лезла.

Когда Эдуард понял, что я ничего не собираюсь предпринимать,он опустил руку и уставился на меня.

- Что это за фигня?

На нижней губе у него была кровь.

- Я беру уроки кенпо, - сказала я.

- Кенпо?

- Это что-то вроде таэквондо, только ударов ногой меньше ибольше уходов, много работы руками.

- А черного пояса по дзюдо тебе мало? - спросил он ужеголосом Теда.

- Дзюдо дает отличную тренировку, но для самообороны неслишком хорошо. Ты должен подпустить к себе врага и сцепиться с ним. А так ядержусь на дистанции, но могу нанести вред противнику.

Он тронул губу и поглядел на кровь у себя на пальцах.

- Вижу. За что?

- За что я тебе дала ногой по морде? - спросила я.

Он кивнул, и мне показалось, что при этом еле заметновздрогнул. Отлично.

- А почему ты меня не предупредил насчет жертв? Не сказал,что меня ждет?

- Я туда вошел неразогретым, - сказал он. - И хотелпосмотреть, сможешь ли ты это выдержать.

- У нас не конкурс крутых, Эдуард. Я с тобой не состязаюсь.Я знаю, что ты круче, умелей, хладнокровней. Ты победитель, идет? И перестаньгнать мачистскую дурь.

- Не уверен, - тихо возразил он.

- В чем не уверен?

- Кто круче. Я ведь тоже не всю палату сумел осмотреть спервого захода.

Я посмотрела на него пристально:

- Ладно, ты хочешь схватиться один на один. Пойдет. Но несейчас. Нам надо раскрыть преступление. Нам надо сделать, чтобы этого больше нис кем не случилось. Когда снова станем хозяевами своего времени, тогда, еслизахочешь, снова начнешь выяснять, кто дальше плюнет. А пока мы не раскрылидело, брось это на фиг или я всерьез разозлюсь.

Эдуард медленно встал. Я отодвинулась от него. Никогда невидела, чтобы он использовал боевые искусства, но от него я всего ожидаю.

Услышав звук, я отодвинулась так, чтобы видеть одновременнои Маркса, и Эдуарда. Звуки издавал Маркс - резкие, отрывистые. Я не сразупоняла, что он смеется, смеется навзрыд, аж побагровел весь, еле переводядыхание.

Мы с Эдуардом оба на него уставились.

Когда Маркс смог что-то произнести, он сказал:

- Вы бьете человека ногой в лицо, и это вы еще сердитесь невсерьез. - Он выпрямился, прижимая руку к боку, будто там у него шов. - А чтовы делаете, когда всерьез сердитесь?

Я почувствовала, как лицо у меня становится пустым, глаза -оловянными. На миг я дала Марксу заглянуть в зияющую пустоту, где у меня должнабыла бы находиться совесть. Я не собиралась этого делать, как-то само собойвышло. Может быть, меня сильнее потрясла палата и пациенты, чем я думала.Единственное оправдание, которое я могу привести.