Девушка, переставшая говорить - Трюде Тейге

Кайса осталась стоять рядом и наслаждалась игрой. Она узнала «Лунный свет» Клода Дебюсси из «Бергамасской сюиты», сложная вещь.

Никогда еще на этом старом пианино не играли такой красивой музыки. Мелодия кружилась и таяла, как снежинка на раскрытой ладони. Кайса удивилась осторожной и скромной силе и уверенности в себе этой девочки, элегантному покачиванию ее тела, руки поднимались медленно и размеренно, чтобы потом пальцы забегали решительно и безукоризненно. Звуки разливались от ее рук, наполняя комнату.

Даже Юнас оторвался от игры и посмотрел на Туне. Карстен, сидевший в кресле у окна с компьютером на коленях, встретился удивленным взглядом с Кайсой. Она обняла себя руками, как будто замерзла. Но холодно не было, просто она неожиданно была очень тронута. Музыка вызвала в ней воспоминания о родителях. Музыкальность она унаследовала от отца. Мама обычно стояла в дверях, по пути между работой на кухне и в гостиной, часто с кухонным полотенцем или еще чем-нибудь в руках, вытирая чашку или блюдо. Музыка напомнила ей о часах, проведенных за пианино. Она вспомнила то особое настроение, когда получала новые ноты, часы репетиций, радость, когда все удавалось, отчаяние, когда ничего не выходило. Но кроме всего прочего, тот необходимый опыт – никогда не сдаваться, пробовать, и ошибаться, и снова пробовать.

Когда Туне закончила играть, воцарилась полная тишина, даже Юнас не издал ни звука, как будто все боялись нарушить эту атмосферу, пока Кайса не прервала молчание:

– Это было потрясающе! Ты такая умница!

Туне смущенно улыбнулась, потупившись.

– Спасибо.

– Мне даже захотелось снова начать играть, – сказала Кайса. – Я тоже играла Дебюсси, но на совсем другом уровне.

– Вы играли что-нибудь в четыре руки? – спросила Туне.

– Немного. У нас с одним мальчиком был один учитель, и мы играли кое-что из Грига вместе.

– Что, например?

– Э-э… «Норвежский танец номер два» я помню лучше всего.

– У вас есть ноты?

– Должны лежать в табурете у пианино.

Туне встала, открыла крышку табурета и начала искать.

– Вот они. Попробуем?

– По-моему, ты с ума сошла, я же не смогу…

Туне прервала ее, положив ноты на нотную пюпитр.

– Сможете. Нижний регистр или верхний?

– Нижний, – сказала Кайса, садясь рядом на табурет. – Он проще.

Они подняли руки. Кайса в ожидании посмотрела на Туне, казалось совершенно естественно, что та будет руководить. Ее лицо снова излучало покой и уверенность в себе.

Туне кивнула, и танец Грига, больше известный как музыка из заставки к «Norge Rundt», наполнила комнату прыгающей веселой мелодией.

Когда прозвучал последний аккорд, Туне посмотрела на Кайсу, широко улыбаясь.

– Как классно!

Ей нужно было уходить, чтобы успеть на урок. Туне рассказала, что работала над одной из вещей Брамса. Ее учитель Гисле Квамме записал ее на концерт «Молодых талантов».

По пути вниз по лестнице Кайса сказала:

– Я хотела кое-что спросить у тебя. Когда ты фотографировала, как Юханнеса забирала полиция, где ты стояла?

– У окна своей комнаты, – ответила Туне.

Кайса так и думала.

– Это на втором этаже, напротив дома Сиссель?

– Да.

– Значит, тебе видно входную дверь Сиссель?

Туне кивнула.

– Ты видела, что ее иногда навещал Юханнес?

– Да, я даже думаю, что у него был ключ, я видела, как он открывал дверь по вечерам. Но я давно его там не видела.

– А кто-то еще навещал ее?

В телодвижениях Туне было что-то уклончивое, как будто она чувствовала себя стесненно или неуверенно. Она обулась и надела куртку.

– Я… я видела странного мужчину, он звонил ей в дверь, но это было довольно давно.

– Ты не знаешь его?

– Нет, но я однажды я уже видела его раньше.

– Что ты имеешь в виду, почему странного?

– Он был одет в широкое развевающееся пальто, а волосы были очень всклокочены.

– Ты рассказала об этом полиции?

– Нет, я об этом не думала до этого момента.

– Ты видела, как он входил?

– Нет, Сиссель не было дома. Он позвонил, но ушел, когда она не открыла.

Музыка осталась висеть в воздухе после ухода Туне. Карстен почувствовал, как в груди у него потеплело, как будто музыка осторожно пробралась за барьер, который он возвел между собой и окружающим миром.

Он и понятия не имел, что Кайса так хорошо играет, и он давно не видел ее такой, как сейчас, полной жизни и энергии. Она была такой раньше, но теперь уже нет. Хотя нет, иногда она бывала такой с детьми, но не с ним. Он больше не делал ее такой.

Это было банально, но так оно и было. Он по уши влюбился в нее с первой встречи. Много лет назад. Он – следователь полиции, она – журналист криминальной хроники. Они встретились между прочим, а постепенно знакомство переросло в дружбу, они стали друг для друга чем-то большим, чем просто журналист и источник. Но не любовниками. В ней возникал какой-то необъяснимый барьер, когда Карстен подходил слишком близко. Она бормотала что-то неопределенное о неожиданной и скоропостижной смерти отца, страхе привязываться к кому-то, кого может не стать. А потом она встретила Акселя. И он – психиатр, специалист по душевным дебрям – очевидно, смог дать ей то, чего она не нашла у Карстена.

У Карстена были другие женщины, он всегда привлекал женский пол, но все это было не то, ни одни отношения не длились долго.

Когда они случайно встретились много лет спустя, он понял, что Кайса несчастлива в браке с Акселем. И барьер в ней исчез. То, что случилось, было неизбежно, хотя и было не особенно красиво по отношению к Акселю, ведь они с Карстеном много раз работали вместе и были хорошо знакомы.

А что теперь?

Теперь он вот-вот может все разрушить. Трус, подумал он снова, бог его знает в который раз.

23

После того случая с утюгом обращение отца с детьми становилось все более жестоким, но теперь уже на сына легла роль мальчика для битья. Часто только одного его вида было достаточно, чтобы спровоцировать отца, он использовал малейший предлог, чтобы наказать сына.

Когда мальчик пошел в школу, оказалось, что у него проблемы с чтением и письмом. Это неимоверно раздражало отца, и сын постоянно слышал, какой он глупый, что из него никогда не выйдет ничего путного.

Футбол был тем увлечением, которое полностью поглотило мальчика. Там он становился другим, не как дома, потому что у него хорошо получалось, а тренер говорил, у него талант. И отцу это нравилось. Он приходил на матчи, и когда сын забивал голы, хвалил его и выражал столь желанное одобрение.