По дорогам - Сильвен Прюдом

Мы вошли в кафетерий и сразу узнали знакомую атмосферу – запах кофе, крики детей, наконец-то выпущенных на волю, горячий спертый воздух, липкий, застоявшийся настолько, что казался густым. Прошли между рядами холодильников с едой – сэндвичи в упаковке, сэндвичи венские, шведские, супермягкие, буррито, салаты норвежские, итальянские, мексиканские, клаб-сэндвичи XXL, клаб-сэндвичи “Три вкуса”: курица – майонез – шнитт-лук и бекон – морковь – тостовый хлеб.

Я вспомнил, как однажды мы прибыли сюда вместе, возвращаясь из Италии, через два дня после того, как выехали из Рима. Это был конец июня или начало июля. Солнечным днем, настолько же жарким, насколько сегодня было холодно. В первый день мы ночевали в порту Специи, на маленькой яхте друзей автостопщика, отдыхавших на Генуэзском заливе. Назавтра в районе Ментоны полицейские выгнали нас из пункта взимания платы. Нам пришлось встать в сторонке, около правого ряда с самым медленным движением. Мы торчали там, пока совсем не потеряли надежду, обескураженные смехотворным количеством машин, почти исключительно допотопных грузовиков.

Интересно, мы когда-нибудь уедем отсюда?

Неужели после того, как мы молнией домчались из Рима в Специю, а потом из Специи в Ментону, нам придется здесь заночевать?

И тут мы увидели его. Ревущий, вонючий, огромный, зеленый, как все мусоровозы Франции. Такой медленный, что для него даже вопрос не стоял, через какой коридор ехать: разумеется, я еду через правый, и ничего, что мой груз проползет прямо под носом у этих юнцов с табличками.

Мы сделали вид, что голосуем, подняли для смеха большой палец и выставили свои таблички с надписью “Париж”, Paris, с солнышком вместо точки над i, – все развлекаются, как умеют.

Мужик заржал. Потом опустил стекло, чтобы взять талончик, и наклонился к нам:

Хотите подвезу? – с таким видом, как будто говорил: ну что, слабо? Я еду в Тулузу, могу подбросить километров на двести легко.

Мы с автостопщиком взглянули друг на друга. И хором сказали: а давай!

Давай, черт побери, поехали!

Мы залезли на ступеньку, прыгнули в кабину и уселись рядом с хохочущим шофером.

И покатили на мусоровозе.

Мы заметили, что сзади идет такой же.

Это мой коллега, мы едем колонной.

Это были еще времена автомобильных радиостанций CB. Автостопщик вез с собой кассету Фабрицио Де Андре, купленную с рук у уличного торговца в Риме. Он спросил водителя, знает ли он такого. Фабрицио Де Андре, итальянский Брассенс. Ну, его часто так называют, сказал автостопщик. Если кто-то поет хорошие тексты под гитару, его называют местным Брассенсом. Булат Окуджава – русский Брассенс. Пако Ибаньес – испанский Брассенс. А может, только мы их так и называем, засмеялся он. Может, для испанцев Брассенс – это французский Пако Ибаньес.

Фабрицио Де Андре – вам это имя говорит что-нибудь? – спросил автостопщик шофера, показывая ему кассету в упаковке. И поскольку имя не говорило тому ничего, он сорвал упаковку и сунул кассету в автомагнитолу.

Это были знаменитые мировые хиты в переводе на итальянский. Le gorille, Mourir pour des idées Брассенса, Suzanne Коэна.

Suzanne – моя любимая песня, сказал шофер.

Он послушал ее в исполнении Де Андре. Низкий голос. Сдержанный. Совсем другое звучание на итальянском, звуки более четкие, более открытые, странные поначалу, менее мрачные, чем в оригинале на английском. И тоже роскошные на свой лад.

Он пришел в восторг. И чтобы разделить счастье с напарником из второго мусоровоза, включил свою CB и поднес микрофон к колонке, закрепленной под потолком кабины.

Вот послушай, Патрис! – прокричал он под жуткий треск рации своему напарнику, который вел такой же мусоровоз за нами следом, соблюдая безопасную дистанцию.

Ты только послушай, как красиво.

Что это? – спросил человек за рулем в пятидесяти метрах от нас.

Угадай.

Что это? Плохо слышно.

Это итальянская музыка, послушай, сейчас узнаешь.

Пока длилась песня, он сидел с поднятой рукой, прижимая микрофон к колонке, из которой неслась музыка. И потом то и дело приветственно вскидывал руку к потолку, пока не доиграла вся кассета. Интересно, не выключил ли напарник свою рацию, не переключился ли на другой канал. Или благоговейно сидел и слушал Де Андре от начала до конца? Предание умалчивает.

Тем временем мы с автостопщиком озаботились другой проблемой – стремительностью нашего реактивного болида, который летел на всех парах со скоростью шестьдесят, прижимаясь к правому борту, как заяц-приманка на собачьих бегах, но заяц незадачливый, хромой, три ноги из четырех подбиты.

Другие машины обгоняли нас, обдавая ветром. Воздушная волна была как пощечина при такой разнице в скорости. Мы еще никогда не ползли из Ментоны в Экс как жалкие улитки. Это было для нас почти открытием. Знакомство с трассой на скорости трактора. На каждой стоянке у нас возникало искушение соскочить. А потом стало стыдно обижать нашего водилу. Мы смирились. Уселись поудобнее и болтали, как будто у нас вся жизнь впереди, что, в сущности, так и было.

Мы вылезли в Лансоне часов через пять. В этом же самом месте. Перед этой же заправкой. Распрощались с нашим приятелем-мусоровозчиком. И вот мы опять здесь. Я за рулем своей “клио-кампус”, которая меня вполне устраивает. Автостопщик все с той же табличкой. Только оба слегка постарели. Впереди у нас, конечно, оставался еще довольно большой кусок жизни. Но куда как меньше, чем тогда.

Пойду пописаю, сказал автостопщик.

Мы пошли вместе. Я вымыл руки, сунул их в обжигающую сушилку рядом с раковиной. Мы вышли, направились к автоматам с горячими напитками. Автостопщик сунул в один из них монетку. Мотор взревел, выскочил белый стаканчик, упал в держатель, наполнился черноватой жидкостью.

Хочешь вернуться в Н. вместе со мной?

Спасибо, что предлагаешь, но нет.

Вернись, сказал я.

Он бросил в автомат еще монетку, заказал второй эспрессо.

Нет, повторил он. Все равно это ничего не изменит.

Я почувствовал, что он закусил удила, и замолчал. Он побрел к маленькому высокому столику. Сел со своим кофе на барный табурет. Подождал, пока я устроюсь напротив. Сквозь панорамное окно нам были видны машины на стоянке. Участки пышного газона, по краям аккуратно зацементированные. Бетонный блок с туалетами и душем для дальнобойщиков.

Я вспомнил разговор с Жанной тогда, за ужином, сказал он, когда мы оба уселись. Ее вопрос “для чего?”. Для чего ты это делаешь? Вспомнил свои объяснения. Примерно те же, что я даю самому себе, когда пытаюсь разобраться. Ради новых встреч. Мне нравится знакомиться с людьми. Смотреть страну. Мотаться по разным местам. Жанна права: действительно ли в этом моя проблема? Можно стремиться встретиться с людьми, которых любишь, мечтать поскорее с ними увидеться, это да. Но мечтать встретиться с теми, с кем ты даже еще не знаком? Искать знакомства с неведомыми мужчинами и женщинами, не имеющими ни лиц, ни конкретного облика? С некими абстрактными образами мужчин и женщин – разве такое на самом деле возможно?