Черный чемоданчик Егора Лисицы - Лиза Лосева

Курнатовский прошел в кабинет – оставить портфель, бумаги, а меня провели в столовую – широкую комнату, окна которой по вечерам плотно закрыты бордовыми с желтым портьерами. Цветное стекло за дверцами буфета. Красный угол увешан иконами – от больших с дорогими окладами до таких старых, что красок и рисунка почти не видно. Притолока исчерчена отметками и цифрами мерок роста, как береза, – у Курнатовского пятеро детей. Один из четырех сыновей тут же, в широком кресле, свесив ноги через подлокотник, читает журнал. На его голове – шапка-кубанка кого-то из взрослых гостей: дети нацепили ее в шутку, но мальчик так увлечен чтением, что не обращает внимания. Гости здесь бывают часто, но не такие, как у Захидовых.

В отличие от дома за углом государственного банка, угощают здесь по-домашнему: всегда на столе пряная травка на плоском блюде – привычка, взятая от местных армян, острый сыр. В сезон – донская селедка, мелкая и жирная, с горчичным соусом и незлым луком. Бывает и янтарный бок копченого сома. Но всегда в середине стола в глубокой миске – тушеная баранина со специями. В городе запахи этих специй, а кроме них сладкие и тревожащие запахи бадьяна, гвоздики и, конечно, кофе – повсюду. Из окон кухонь, где с бараниной возится прислуга, они идут по улицам и берут на кулачки кисловатый запах речного камыша и сложный дух базара. Завершают обед обычно домашней наливкой «запеканкой» из пузатых стаканчиков.

Жена Курнатовского, Мария Алексеевна, нелегко поднялась из кресла мне навстречу. С каждым днем все очевиднее, что семью Курнатовский не рискнет отправить из города в ее положении. Компания в ожидании ужина уже собралась – небольшая, но интересная. Батюшка с лысиной и редкой бородой говорил с юристом городского суда – оба они ужасались огненному дождю в Италии, о котором пишут в газетах как о вестнике близкого конца света.

– Но, – произносил распевно священник, подняв палец, – по Евангелию еще не выходит, хотя бы и уменьшение веры есть, да и умножение пороков и бедствий налицо.

Юрист качал головой, сомневался.

Совсем другой разговор шел у буфета с закусками. Штрорм – репортер местной газеты – рассуждал о том, мог ли папа римский сделать решительные шаги для освобождения русской экс-царицы и ее четырех дочерей. Штрорма я хорошо знал. Умный Курнатовский репортеров крупных газет привечал, подкидывал иногда им подробности пожирнее, не гнал с мест преступлений. Они в ответ делились сведениями и не забывали упомянуть о заслугах сыскного отделения.

Штрорм, несмотря на то что был мужчиной крупным, заметным, с широким красным, всегда потевшим лицом, был удивительно пронырлив и умудрялся бывать в самых небезопасных местах. Неброско, но всегда аккуратно одетый, в удобных галошах по погоде и неизменно в серой круглой шляпе и круглых же очках с нечистыми стеклами – где только он не попадался нам навстречу! И в кирпичных лабиринтах за шестиэтажной громадиной мельницы в порту, и в Стеклянном городке, где вместо рам в низких домах рабочих вмазаны неровные куски стекол, и в Бессовестной слободке – в общем, всюду. А однажды я, не поверив своим глазам, увидел его на вечере у ЛК – он был почти элегантен в прокатном фраке. И везде его знали, везде он был спокоен, приветлив, как дома. В горячие дни ночевал прямо на диване в редакции, а утром сторож помогал ему умыться из графина.

В газете Штрорма иногда пышно именовали «королем репортажа». Однако он не любил слово «репортер», говорил, что так легко скатиться к уничижительному «репортеришка», и сам себя рекомендовал как корреспондента. Штрорм, под логичным псевдонимом «Шторм», писал для нескольких газет. Но в последнее время почти все они выходить перестали, более или менее регулярно печатался только «Приазовский край».

– На ловца и зверь, Егор… Надеялся, что здесь могу вас увидеть, и повезло. Ведь вы вскрытие делали. Чем сможете поделиться?

В доме хорошо слышно, как звонят колокола в храме на площади. От первого удара пошла волна гула. Все замолчали, говорить было непросто. Штрорм, однако, терпеливо ждал ответа. В руках у него не было блокнота, но я мог поклясться, что прямо вижу в его глазах, как готовые строчки бойко прыгают в голове.

– Я знаю, ему руку отрезали. Но кто-то видел и обезображенное лицо. Что это было – нос, уши?

Удивительное дело, но говорил Штрорм всегда отрывисто, ставя слова почти в произвольном порядке, а писал свои репортажи красиво, не теряя логики и умело запугивая обывателей деталями. Не зная, насколько решил Курнатовский довериться Штрорму на этот раз и чем он может быть нам полезен, я решил отделаться общими фразами.

– Руки целы, отрезаны только пальцы. Вы вот знаете, что в Средние века был такой удивительный обычай? Сейчас его можно назвать «экспериментом следствия».

– Уводите разговор, Егор. И далеко уж очень, в Средние века! – понимающе посмеиваясь, Штрорм делал быстрые мелкие глотки из рюмочки.

– Нет-нет, мы ведь говорим про отрезанные пальцы. Так вот, считалось, что рука убитого буквально могла показать убийцу.

– И показывала?

– Точных сведений нет, но суть в том, что обвиняемый в преступлении должен был дотронуться до отрезанной руки убитого. И вот если при этом из руки не потечет кровь, то обвиняемый признавался невиновным. Метод сомнительный. На самом деле здесь ведь вопрос будет в том, как и когда руку отделили от тела.

Это была одна из историй, с помощью которых я легко уводил человека с горячим воображением в сторону. Со Штрормом, конечно, не вышло.

– А в этом вашем деле отрезанные пальцы показали на убийцу?

– Если спрашиваете, есть ли на примете люди на подозрении, – я решил подкинуть немного правдивой информации, – то кое-кто есть. Но тут вам Курнатовский лучше расскажет. Ведь я помогаю как судебный врач, выводы – не мое дело.

– Скромничаете. Ян Алексеевич говорил, как вы помогли ему, точнее, определили время смерти, когда приглашенный врач ошибся, и в другой раз, когда указали орудие убийства – ножницы, верно? И потом, у вас прямо алхимический кабинет, ведь я был, видел. Все эти склянки, порошки, горелки… Уж в них должны находиться интересные ответы. Но раз медицина не желает показать благородство, то я вам дам пример. Я с новостями. Есть кое-какая интересная информация для следствия…

Отвечая на мой заинтересованный взгляд, добавил:

– Все после ужина. Посмотрим еще, как нас тут угостят, – и засмеялся.

Для него всегда кухарка Курнатовских брала китайский чай Янхао, свежие пряники в кондитерской братьев Чирковых. Он это знал.

– Давайте лучше поговорим о другой громкой новости.

– Вы о венчании?

Я был удивлен: новость, безусловно, не рядовая, но интерес Штрорма обычно не шел дальше убийств, ограблений, бомбистов и фальшивомонетчиков. Это были его лакомые куски, только вокруг них эта ищейка с отличным нюхом всегда и крутилась.

– Нет, бросьте! Я желаю счастья новобрачным, но не моя это новость. Не будете же вы говорить, что и приезд Рябоконя тайна и обсуждать его не станете? Живет он открыто, в «Палас-Отеле». Катается по Большой Садовой в автомобиле почти без охраны. У него берут интервью – и это после попытки покушения на него в Екатеринодаре. Весь город видит! И уже весь город говорит о том, что приехал он торговаться за будущую независимость кубанских станиц.